Александр Янов - Россия и Европа- т.2

Всё совершенная правда. Только вывод, который делает из этого обстоятельства Пивоваров, должен был прозвучать для наследников Данилевского по меньшей мере как оскорбление святыни. «Для меня же, — заключает автор, — подобное отношение к идеям Данилевско­го выдающихся представителей отечественной культуры есть прежде всего свидетельство одной из сущностных болезней „русского духа", проявление одной из трагедий исторической судьбы России». 142

После всего, что узнал здесь читатель об идеях Данилевского, нетрудно догадаться, как мог исследователь прийти к столь удруча­ющему выводу, хотя, честно говоря, кажется мне, что он несколько преувеличил значение отзывов о Данилевском его знаменитых со­временников. Я думаю, свидетельствуют они лишь о том, что куль­турная элита тогдашней России находилась вместе с Данилевским на полпути от второй ступени «лестницы Соловьева» (национально­го самодовольства) к третьей (национальному самообожанию). И современники, как пытался я объяснить в своём комментарии, этого не замечали. Они были в плену того же николаевского наваж­дения, действовали на сцене той же исторической драмы, героем которой и стал для них Данилевский.

И самое главное, они понятия не имели, куда ведут страну. Следуя его идеям, ке подозревали о неминуемости финального акта драмы. Господь смилостивился над большинством из этих людей, не дав им дожить до страшной развязки. Недаром же, как гром с ясного неба, обрушилась она на тех немногих, кто дожил. Невозможно передать их ужас и растерянность перед лицом этой развязки. Вспомните хотя бы отчаяние одного из этих немногих В.В. Розанова: «Русь слиняла в два дня, самое большее в три... Что же осталось-то? Странным образом, ничего». «С Россией кончено», — вторил ему Максимилиан Волошин.

«Мир России», 1992, № 1, с. 211.

Ни на минуту не усомнились они, что не ждет отныне Россию ничего, кроме «перегнивания в исторический хлам». Так учил Данилевский.

Короче говоря, отношение к идеям Данилевского выдающихся представителей отечественной культуры, говоря словами Пивова- рова, несомненно было симптомом болезни. Только я не назвал бы её «сущностной болезнью русского духа» (что было бы не диагно­зом, а приговором), скорее, фантомным наполеоновским комплек­сом. Спору нет, это тяжелая болезнь: Россия и по сей день, как мы видим, от неё не излечилась. Свидетельством тому хотя бы яростная атака на Пивоварова, предпринятая наследниками Данилевского.Один из них, например, обвинил его ни больше ни меньше, как в антипатриотизме. Нет, так прямо он не сказал и в русофобы оппо­нента не записал, но ясно дал понять публике, что не наш это чело­век. Вот послушайте: «Ю.С. Пивоваров не приемлет цвет русской культуры, именно всех, кто наиболее талантливо выражал русское национальное самосознание». 143Или того пуще: «Автор хотел бы видеть русского человека без его национального самосознания». 144

В. П. Валуев. Цит. соч., с. 285.

Там же.

Меньше всего, согласитесь, напоминают эти обвинения академи­ческую дискуссию. Похоже скорее на донос «высокопоставленным сотрудникам». И подумать только, что Соловьев объяснил эту остер­венелость еще 120 лет назад! Конечно же, человек, соскользнувший на вторую ступень его «лестницы», тотчас и перестает понимать, чем, собственно, отличается национальное самосознание от национализ­ма. Перестает потому, что не допускает национальной самокритики. Именно это, надо полагать, и случилось с современниками Данилев­ского, которых перечислил Юрий Сергеевич Пивоваров.

Глава седьмая Национальная идея

Почему

Данилевскии? Остается последний

вопрос: почему именно лицо Данилевского обре­ла Национальная идея постниколаевской России, а не, допустим, его главного конкурента И.С. Аксакова, тогдашнего вождя славяно­филов, ратовавшего за Славянский союз и за водружение креста на Св. Софии ничуть не менее страстно, чем Данилевский? Почему не на сочинениях Аксакова воспитывалось целое поколение российской элиты (включая не только тех, кого перечислил Пивоваров, но и по­следнего императора), а на идеях Данилевского? Ведь именно Акса­ков был главным героем того, что князь Мещерский назвал «славян­ским пожаром» 1876 года: «В Москве народным диктатором стал Иван Сергеевич Аксаков, взявший в свои руки всё дело славянского движе­ния, а в Петербурге его единоличную роль, действительно всемогу­щую, исполнял славянский комитет». И именно благодаря усилиям Ак­сакова «к концу лета всё в России было отставлено на второй план и только один славянский вопрос завладел всеми до такой степени, что не было уголка в России, где бы не горел славянский вопрос». 145

Казалось бы, Аксакову и карты в руки. Кем был по сравнению с «народным диктатором» скромный биолог Данилевский, не чис­ливший за собою никаких славянофильских подвигов, не издавав­ший свою газету и никогда не видевший в глаза императора? Прав­да, будущий председатель кабинета министров П.А. Валуев был не­сколько другого мнения о деятельности Аксакова. Например, 4 августа 1876 года он записал в своем дневнике: «Мы дошли до славянофильского онанизма. Вся Россия в бесплодной лихорадке... Все бредят южными славянами, не разбирая даже и не ведая, кто они». 146Но и Валуев не мог отказать Аксакову в исключительной энергии и безусловной преданности славянскому делу. Важнее, од­нако, что к Аксакову был еще в 1881 году необычайно расположен и новый император. Как вспоминает А.Ф. Аксакова (в девичестве Тютчева), Александр III сказал ей: «Я читал все статьи вашего мужа за последнее время. Скажите ему, что я доволен им... Он честный и правдивый человек, а главное он настоящий русский, каких, к не­счастью, мало... Я сочувствую идеям, которые высказывает ваш муж. По правде сказать, его газета единственная, которую можно читать. Что за отвращение вся эта петербургская пресса — именно гнилая интеллигенция». 147

В.П. Мещерский . Цит. соч., с. 445.

Дневник П. А. Валуева. М., 1961, с. 381

А.Ф. Тютчева. При дворе двух императоров, М., 1929, с. 225.

Так каким же образом тогда победителем оказался все-таки Дани­левский? Тому, я думаю, три причины. Во-первых, Аксаков имел несча­стье убедить графа Николая Игнатьева, всемогущего тогда министра внутренних дел, в необходимости созвать Земский собор. Победонос­цев ему этого не простил. Беспощадно, как мы помним, зарубив эту идею, он доступно объяснил молодому императору, почему смутьян­ские идеи не должны нравиться лидеру, написавшему на своем знаме­ни «стабилизация режима». Попутно Победоносцев, конечно, поста­вил крест на карьере Игнатьева. Аксаков был выслан в свое имение и никогда уже больше расположением императора не пользовался.