Л.И.Шинкарев - Леонид Шинкарев. Я это все почти забыл

– спросил я, указывая на дверь, за которой работала комиссия. “Какой-то

Гофмейстер”, – отвечает юное создание. “Вы что, не знаете, кто это ?” – удив-

ляюсь я. Мне казалось, в стране нет человека, даже молодого, кто бы не слы-

шал имя Адольфа Гофмейстера, писателя и художника, старейшего члена

партии, одно время чехословацкого посла во Франции. Не успела она отве-

тить, как открылась дверь и появился Гофмейстер. На нем лица не было, у

виска набухли вены, видно было, как пульсирует кровь. “Ну что, Адя?” – я об-

нял его. “Выбросили! Теперь ты можешь обращаться ко мне “пан Гофмей-

стер…”» Через три года Адольф Гофмейстер умер.

В большом кабинете Зикмунд видит за столом четыре или пять чело-

век. Знает только одного, секретаря Союза писателей, он печатался под

псевдонимом Павел Бояр. До этого дня он обращался к Зикмунду с уменьши-

тельно-ласковым сокращением его имени, говорил с подчеркнутым пиете-

том. А тут сухо: «Товарищ Зикмунд, садитесь…» Cтарался не смотреть Зик-

мунду в глаза. «Я знаю тебя, – сказал ему Зикмунд, – а кто за столом осталь-

ные? Ваши фамилии, имена, партийные должности. Вы будете решать мою

судьбу, но кто вы?!» Они стали называть себя. Все люди из Брно, из краевого

комитета партии, и рассматривают дела интеллигенции, живущей, подобно

Зикмунду, в Южной Моравии. Бояр говорит: «Первый вопрос: готов ли ты,

способен ли защищать линию партии?» Зикмунд спросил: «Какой партии?

Той, которая в январе 1968 года избрала Дубчека первым секретарем и в ап-

реле приняла “Программу действий”? Отказалась участвовать на встрече пя-

ти партий в Варшаве, подтвердила свою самостоятельность в Братиславе,

осудила ввод войск в ночь с 20 на 21 августа? Или другой партии, которая

признала ввод войск приглашением? Линию этой партии я должен защи-

щать? Если этих моих слов вам достаточно, я больше не буду говорить. Я не

готов иметь с этой партией что-либо общее, агой» 4.

«Агой!» – по-чешски «привет!».

Интеллектуалам их круга проблема виделась во взаимном недопони-

мании чехословацкого народа, который еще не забыл, что такое гражданское

общество, и советского народа, который никогда этого общества не знал.

Ганзелка и Зикмунд, до той поры свободные люди, у ног которых не-

давно лежал весь мир с пустынями, бушменами, слонами, индейцами, мина-

ретами, теперь были обречены двадцать лет жить, не выходя за шлагбаум,

рядом с советскими военными базами, поначалу скрытыми в чехословацких

лесах. В высшей степени корректные, они ни словом не обмолвились в пись-

мах об истинных причинах горечи и тоски, но печальная мелодия строк вы-

дает, как им дышится в наступившие времена. У меня сохранились девять

писем Иржи Ганзелки тех лет. Одно я привел в девятой главе, и долго сомне-

вался, следует ли предавать огласке остальные; они совсем личные, даже ис-

поведальные. Будь Иржи до сих пор среди нас, все бы ясно, но когда его нет,

остается единственный человек, чье мнение на этот счет для меня то же са-

мое, что решение окончательное. Мирослав Зикмунд уверил меня, что эти

письма, пусть сугубо личные, все же передают атмосферу в Чехословакии тех

удушливых лет, и Иржи было бы приятно их приобщение к документам эпо-

хи. И вот эти письма в том виде, как Иржи их отстукивал на своей пишущей

машинке с латинским шрифтом. Я надеюсь, они добавят кое-что к портрету

Иржи Ганзелки. Письма публикуются без редактуры, с сохранением лексики

и стиля, при очень небольших сокращениях строк, понятных и дорогих, ско-

рее всего, мне одному.

Письмо в Иркутск (18 июня 1973 г.)

…По твоему желанию пишу только половину из ожидаемого «жив-здоров». По-

ловину этого года я разбросил напрасно по больницам. <���…> Мои болезни не являются

никаким сюрпризом. Надо было считаться с ними до начала путешествий. Раз я по-

шел на это условие, должен принимать спокойно необходимые последствия. Я уже в

прошлом году писал о трудностях с почковыми камнями, язвами в желудке на дуо-

дене (двенадцатиперстной кишке. – Л.Ш.), об операциях обеих ног, и о трудностях с

печенью. Уже несколько лет есть у меня хроническое воспаление печени, последствие

тропических заболеваний, и печенных паразитов. Но только в апреле месяце узнали в

больнице при помощи лапароскопа, что во время путешествий было у меня до деся-

ти серьезных инфекционных заболеваний пени (желтухи), которые я, конечно, не ле-

чил. Знаешь, что на пути работают, не лежат.

Вот и в первых днях этого года у меня появилась чрезвычайно большая инфек-

ционная желтуха. Три с половиной месяца я пролежал в изоляции, потом недельки

две дома, потом шесть недель в испытательном институте в Карловых Варах, сей-

час пустили домой и сказали: «лежать!» Но скажи, Ленька, разве это возможно?

Полгода гнил на кровати или близко к ней, 19 килограммов сбросил, есть и пить не

дадут по-настоящему, диета суровая, и еще говорят: ни физического, ни душевного

труда, никаких волнений, никаких неприятностей, они серьезно опасны. И ты хорошо

знаешь условия и положение. Тогда зачем я буду терять дальнейшее время в крова-

ти?

Три тома (рукописи) в ящике, четвертый ждал меня полгода на столе, я про-

сто не могу не писать. Не только по своему желанию, но да ведь есть обязатель-

ства, на которые нельзя просто наплевать. Конечно, сил и устойчивости у меня не

очень много. Быстро устаю, это для меня опыт совсем новый и очень неприятный.

Но все-таки рукопись трогается вперед, шагом муравья, но идет. Об издании, конеч-

но, никто не говорит. В СССР даже не издана книга, которая появилась на чешском,

словацком и венгерском языках («Материк под Гималаями»). Она переведена, но в

стадии гранок по какому-то приказу заброшена. Нам никто не сказал, даже кон-

тракт не аннулирован. Просто забросили и все.

Ясно, что больших путешествий у меня не будет. Это кончится. Но жалко, что

нельзя сдать результаты последнего в литературной обработке, причем бороться

и защищать дело не с кем, потому что решения анонимные, приняты мне неизвест-

ными людьми в мне неизвестных учреждениях. Даже правительственная задача из-

дать наши книги об Азии не аннулирована! Разобраться нельзя, можно только рабо-

тать, пока жив. Надеюсь, Ленька, написать тебе к Новому году: «Вторая Суматра

готова». Крепко обнимаю тебя, Нелю и Галю. Твой Юра 5 .

Письмо в Иркутск (21 февраля 1974 г.)