Л.И.Шинкарев - Леонид Шинкарев. Я это все почти забыл

решались применять силу. Возможно, на них произвел впечатление крик

Дубчека: “Что вы делаете, я первый секретарь ЦК партии Чехословакии, со

мной рядом премьер-министр правительства. Что вы себе позволяете!” Че-

кистам непонятно было, как себя вести. Похоже, им в первый раз приходится

обращаться с руководителями партии и правительства другой страны. Жда-

ли делегацию, которую надо куда-то сопровождать, а из самолета сошли лю-

ди, практически арестованные. Чекисты не хотели драки. Напротив, прояв-

ляли к нам почтение и просили сесть в указанные каждому машины; они вы-

полняли приказ.

Мы смирились. В каждой машине был шофер, с ним рядом офицер, а два

других офицера устраивались на заднем сиденье по обе стороны от “гостя”.

Была ночь; по пути я спросил, куда мы едем. Ответили: недалеко. Мы про-

ехали Мукачево и стали подниматься в карпатские горы. Густой лес, ограда,

дачный поселок. Машина остановилась. Меня проводили в один из неболь-

ших двухэтажных домиков. На первом этаже гостиная и спальня.

Я отправился отдыхать, закрыл за собой дверь, но офицер предупредил, что

дверь должна оставаться открытой. По обе стороны от двери сидели офице-

ры, тоже в штатском, но с автоматами. Так безопасно мне не приходилось

спать никогда в жизни.

Где мои товарищи, я не знал.

Утром был неожиданно учтивый завтрак: бутылка грузинского вина,

шпроты, колбаса, масло, черный хлеб, чай. Не знаю, чему мы были обязаны,

но положение наше явно улучшалось. После завтрака я вышел прогуляться и

на асфальтовой дорожке встретил Смрковского. Мы обнялись. Он достал

свежий номер “Руде право”, в нем ночное обращение президиума ЦК к наро-

ду. Мы поговорили четыре-пять минут, пока офицеры не попросили нас вер-

нуться в свои домики. Я сидел там снова один, ничего не делая, не представ-

ляя, что происходит с другими. В середине дня зазвонил телефон. Я услышал

голос Дубчека. Он сказал, что скоро за мной заедут и нас отправят в Москву.

“Это я тебе сообщаю, чтобы ты больше не сопротивлялся”.

В Москву нас отправляли в разных самолетах.

Я летел на военном грузовом Ил-18. Как потом оказалось, на таком же

увозили Дубчека. Сопровождение было все то же, штатское. В аэропорту

Внуково ожидала “Чайка”. Никого из встречающих не было. Машина неслась

в город. Я оказался в каком-то здании, то ли это был Кремль, то ли ЦК на

Старой площади. Скорее всего, это здание ЦК, поскольку Брежнев потом за-

метил, что здесь заседает Политбюро. Меня ввели в комнату, там за большим

столом сидел Дубчек, напротив Брежнев, Косыгин, Подгорный, Воронов…

Мы пожали друг другу руки. Ни я, ни они не пытались обняться, как в преж-

ние времена, с моей стороны это было невозможно. Мы с Дубчеком оба были

сдержанны и холодны. Зрелище малоприятное: они все в белых рубашках и

при галстуках, а мы небритые, грязные, в костюмах, давно не бывших под

утюгом. Я не знаю, о чем шел разговор до моего прихода, но при мне первым

заговорил Брежнев. Не будем, сказал он, упрекать друг друга, отметем про-

шлое. Положение у нас с вами трудное, его можно повернуть и в одну, и в

другую сторону…»

Письмо М.Зикмунда в Иркутск (6 декабря 1990 г.)

…Отвечаю на твой вопрос. Весь 1968 год мы с Иржи очень много работали – я в

Злине, он в Праге. Заканчивали новую книгу «Цейлон. Рай без ангелов», писали ста-

тьи, выступали на радио, шли на митингах в поддержку Пражской весны. Мы были

убеждены в способности власти исправить деформации прошлого, опираться, в

первую очередь, на возможности самого чехословацкого общества, а не стран совет-

ского блока.

Мысль о реальности военного вторжения никогда не приходила в голову. Мы с

женой, сыном, мамой жены две недели отдыхали под Сплитом, на берегу моря. Ле-

тели туда туристической компанией «Чедок», 60–70 чехов и словаков. Прекрасно ку-

пались, загорали, а в последний день, 19 августа, был торжественный ужин. Меня

там все знали, спрашивали о разном, в том числе о том, возможен ли в нашу страну

ввод советских войск. Я отвечал без тени сомнения: с точки зрения международного

права и ситуации, как она складывается, военное решение бессмысленно и невоз-

можно. Утром 20 августа я отправил тебе почтовую открытку; в этот день с

группой мы возвращались в Прагу. Домой добрались к вечеру.

А между часом и двумя ночи раздался звонок. Звонил мой друг Карел Пав-

лиштик, доктор философии, заместитель директора областного музея: «Мирек,

включи радио!» И бросил трубку. Ничего не понимая, включаю радио и слышу заявле-

ние наших властей в связи с вводом в Чехословакию войск стран Варшавского дого-

вора. А скоро послышался гул, он до сих пор у меня в ушах, страшный гул сотен само-

летов. Где-то в девять утра диктор сказал, что советские танки уже окружили

пражскую радиостудию, и если начнется исполнение чехословацкого гимна, это бу-

дет означать конец передачи.

Я не находил себе места. Было чувство, что меня оскорбили. Несколько часов

назад я убеждал своих земляков, что мы знаем Советский Союз и военное вторжение

в нашу страну невозможно, нет причин, нет логики… И вот над нами гул самолетов.

И в Праге танки! Мы с Иржи чувствовали себя последними дураками. . 27

Танки давно были в Праге, когда в Иркутске я получил почтовую от-

крытку с красивой глянцевой фотографией: Далмация, подножие зеленой

горы, синева Адриатического моря и на берегу белоснежный отель «Лагуна».

В этом отеле отдыхал с семьей Мирослав Зикмунд. В день возвращения из

Сплита домой, на родину, он отправил в Сибирь открытку с югославским

штемпелем, не догадываясь, что до перехода войсками чехословацких гра-

ниц оставались часы.

Открытка М.Зикмунда в Иркутск (20 августа 1968 г.)

Леня, дорогой, очень много думал о наших сибирских разговорах и о настоящей

дружбе. Большое тебе спасибо за отличную книгу 28. Жму тебе руку и надеюсь, что

мы скоро увидимся. Твой Мирек (Зикмунд) 29 .

Дата на открытке его рукой: 20 августа 1968 года.

«Скоро увидимся…» Мы были плохими провидцами.

Увидеться с Миреком нам теперь удастся через двадцать два года. Это

будет у него дома в Злине, в феврале 1990-го. «Скоро» по меркам вечности,

но не короткой человеческой жизни.