Марина Аммон - Прозорливый Видок Фиглярин

Ф. Булгарин же, моделируя на стра­ницах своего текста три кардиналь­но различных социума, представляет свою собственную концепцию просве­щенного общества как явления про­цессуального: «...первая полоса, или Игноранция, означает совершенное невежество; вторая полоса, или Скотиния, полуобразованность, полуученость, что гораздо хуже невежества, а третья полоса, или Светония, истинное просвещение, делающее людей добры­ми, благонамеренными, смирными, скромными и честными». Особенно­стями данного произведения высту­пают также подчеркнутая натурали­стичность повествования, стремление научно обосновать саму возможность подземных странствий на основании еще не опровергнутой на то время гипо­тезы о полой структуре Земли. Послед­нее вкупе с рядом схожих сюжетных решений, в свою очередь, объединяет повесть Ф. Булгарина со знаменитым романом Ж. Верна «Путешествие к центру Земли», к слову, вышедшим в свет через целых 40 лет после появле­ния российского текста.

Самой же удачной с художествен­ной точки зрения является утопия писа­теля «Правдоподобные небылицы, или Путешествие по миру в XXIX веке», которая считается первым в истории российской литературы описанием путешествия во времени. Подобный мотив помогает автору по-новому раскрыть свой любимый прием сопо­ставления прошлого и современного («Сцена из частной жизни, в 2028 году, от Рождества Христова» (1828), «Иван Иванович Выжигин» (1839), «Две про­тивоположности» (1843) и др.), придает повествованию черты футурологиче­ского прогноза. Кроме того, именно в «правдоподобных небылицах» Ф. Бул­гарин сумел наиболее полно и после­довательно изложить всю сложную парадигму своих морально-этических, общественно-политических, научных и экономических взглядов.

Для успешной репрезентации такой комплексной задачи писатель обраща­ется к двум различным литературным формам: античному диалогу и развер­нутому рассказу. Беседа философско-полемического характера служит толч­ком для развития действия внутри каж­дого темпорального среза. Так, в «режи­ме реального времени» главный герой диспутирует с товарищем по поводу гипотетических пределов совершенства человеческого общества. После совер­шенного персонажем перемещения основным сюжетным стержнем ста­новится его разговор с Профессором. Данный подход придает тексту ярковыраженное публицистическое звуча­ние в духе платоновских трактатов или «Города Солнца» Т. Кампанеллы. При этом автор стремится к стилизации сво­его произведения в жанре хождения с характерным для данной литературной разновидности акцентом на экзотично­сти, фантастичности рассказа. Постав­ленной задаче способствует также соот­ветствующая форма передачи действия: в финале «Путешествие...» оказывается случайно найденной анонимной руко­писью, продолжение которой написано на неизвестном языке и требует надле­жащего перевода и толкования.

Но даже на страницах незавер­шенной повести писателю удалось представить колоссальный по своему размаху футурологический прогноз, поставивший окончательную точку в многолетних поисках идентичности, метаниях автора между различными национальными и социально-поли­тическими группами. Сын соратни­ка Т. Костюшко, названный в честь последнего, капитан наполеоновской армии, член вильнюсского литератур­ного объединения шубравцев Ян Таде­уш Кристоф Булгарин окончательно самоопределился в пользу действи­тельного статского советника Фаддея Венедиктовича Булгарина. Именно поэтому в произведении вся сложная картина будущего человечества видит­ся писателю через призму развития России: от вопросов повсеместного использования русского языка до тех или иных геополитических проблем восточнославянской империи. Несмо­тря на очевидную утопичность данной части «правдоподобные небылиц», многие прогнозы автора оказались чрезвычайно близкими к истине. При­мечательно, что, вознося язык рос­сийского государства на пьедестал национальной словесности, в будущем автор не видит его в качестве сред­ства международной коммуникации: «Хозяйка сказала мне несколько слов на неизвестном мне языке, но, увидев, что я не понимаю, спросила по-русски, неужели я не говорю по-арабски.

— Нет, — отвечал я, — в наше время весьма немногие ученые занима­лись изучением сего языка.

— Это наш модный и дипломати­ческий язык, — сказал профессор, — точно так же, как в ваше время был французский».

В контексте футурологического дискурса еще более дальновидным выступает описание Ф. Булгариным научно-технических аспектов будуще­го: «...я увидел господ и госпож в пар­човых и бархатных платьях, выметав­ших улицы или поспешавших с корзи­нами на рынок в маленьких одномест­ных двухколесных возках, наподобие кресел: они катились сами без всякой упряжки по чугунным желобам мосто­вой с удивительной быстротой. Вскоре появились большие фуры с различ­ными припасами, двигавшиеся также без лошадей. Под дрогами придела­ны были чугунные ящики, из коих на поверхность подымались трубы: дым, выходивший из них, заставил меня догадываться, что это паровые маши­ны». Аналогичное смелое для свое­го времени предсказание делает автор касаемо использования в будущем и других транспортных средств: «подво­дные суда, изобретенные в наше время американцем Фультоном и усовершен­ствованные англичанином Джонсоном, введены в употребление» и др.

Писатель также делает попытку осмысления праксеологических и эти­ческих аспектов научной практики. В качестве доминанты функционирова­ния общества называются: приоритет интеллектуального труда: «<...> у про­фессора будет более золота, нежели в наше время было у всех вместе взятых откупщиков, менял и ростовщиков!..»; утилитаризм любого рода исследова­ний и изобретений: «Из одного любо­пытства, право, не стоит посвящать жизнь на новые открытия и усовершен­ствования»; прерогатива этики науки над другими, техническими, дисципли­нами: «Особенная наука под назва­нием: применение всех человеческих познаний к общему благу — составля­ла отдельный факультет».

Показательно, что при всем своем восхищении технологиями XIX века автор моделирует возможные послед­ствия их использования, апеллируя, например, к необходимости рациональ­ного природопользования: «Оттого-то, что наши предки без всякой преду­смотрительности истребляли леса и не радели о воспитании и сохранении дерев, они наконец сделались редкос­тью и драгоценностью». Приведен­ная ситуация в созданном писателем мире, вместе с рядом других причин, привела к глобальной смене клима­тических поясов и заставила жителей Сибири выращивать... бананы. Вместе с проблемой планетарного потепле­ния колоссальным по своей смелости воспринимается также утверждение Ф. Булгарина по поводу судоходности Северо-Западного Прохода. Известно, что появление морского пути через Северный Ледовитый океан вдоль северного берега Северной Америки через Канадский Арктический архи­пелаг стало возможным только в XXI веке в результате таяния ледников.