Voronkov - Harbin

Покинув ипподром, они с Лизой взяли тогда извозчика и отправились через весь город в сторону Нового Модягоу. Проводив девушку до дверей ее дома, он уже собрался отправиться в гостиницу, когда она вдруг решила пригласить его к себе. «Но ведь уже поздно», – сказал он ей.

– Нет, все хорошо, – успокоила она его. – Я вас чем-нибудь вкусненьким накормлю – вы же ведь давно не ели домашнего. Все по этим закусочным скитаетесь.

– Ну а как посмотрят на это родители? – спросил он.

– Родители? Да они будут только рады видеть вас. Пойдемте! – тянула она его за руку.

Оказалось, они подоспели к самому ужину.

– Мойте руки и садитесь за стол. Лиза, проводи Александра Петровича в туалетную комнату, – приветливо поздоровавшись с Болоховым, произнесла Мария Павловна.

Владимир Иванович был рад встрече.

– Говорят, вы прекрасный портрет государя императора написали, – пожимая руку Болохову, заметил он. – Похвально, похвально. Я видел прежний. Лубочный какой-то – ну, право, нехорошо. Специально приду в гости, чтобы посмотреть. Надеюсь, Сергей Федорович пустит меня в приемную?.. Кстати, где вы его потеряли?

Вопрос этот Лизу не смутил.

– Он очень занят, папа, – говорит она.

– Ну, дела – это хорошо, плохо, когда людям нечего делать. Как, например, мне, – с горечью в голосе произнес Гридасов. – Вроде вот живу, а жизни не чувствую. А ведь есть люди, которые всю жизнь баклуши бьют. Неужто к этому можно привыкнуть? Лично я с тоски бы помер.

Появился Петр.

– Здравствуйте, Александр Петрович! Вы, случайно, не с ипподрома? – Узнав, что они с Лизой были на скачках, спросил: – Ну и что Шатуров? Завоевал приз?

Болохов покачал головой.

– К сожалению, его конь подвел, – сказал он.

– Или он коня, – усмехнулся Петр. – А хвастался: я, мол, великий наездник…

– Не обманывай, Петя, он так никогда не говорил, – встала на защиту Шатурова Лиза.

– Что, женишка своего защищаешь? – ухмыльнулся брат. – Давай-давай…

Лиза вспыхнула.

– И никакой он мне не жених! – заявила вдруг она. – Если я выйду замуж, то только за Александра Петровича… Да… да… – От волнения у нее перехватило дыхание. – В общем, мы с господином Болоховым любим друг друга…

Это заявление застало домашних врасплох. Даже Нинь-и, которая в этот момент накрывала на стол, услышав, что сказала ее любимая молодая госпожа, чуть было не выронила поднос из рук.

– Вот это да-а! – первым придя в себя, торжествующе воскликнул Петр. – Так и надо этому пройдохе… Вы даже не представляете, какую свинью вы ему подложили!

– Петр, замолчи! – топнув ногой, приказала сестра. – Сергей Федорович замечательный и порядочный человек, просто я его не люблю…

– Ладно, сестра, что уж тут… – произнес Петруша. – Все что ни делается, делается к лучшему. Вы знаете, что существует такое понятие, как судьба? Вот судьба и повела вас в другую сторону.

В отличие от сына родители были в растерянности. Ведь не только они – многие в городе знали, что у ротмистра с Лизой все идет к свадьбе, а тут на тебе.

– Что же это мы стоим – давайте все за стол! – чтобы как-то разрядить обстановку, скомандовала Мария Павловна.

– А мы еще руки не мыли… – сказала Лиза и повела Болохова в туалетную комнату.

Весь вечер они говорили на отвлеченные темы, стараясь обходить острые углы. Правда, однажды Владимир Иванович все-таки не сдержался и спросил Лизу о том, станет ли она после всего, что случилось, продолжать работать в РОВСе. Та сказала, что жизнь покажет, после чего они больше не касались этой темы.

Когда домашние разошлись по своим углам, Лиза с Болоховым остались в гостиной. Девушке так не хотелась отпускать его, что она принялась рассказывать ему о своем детстве, говорила об институте, своих друзьях, увлечениях. Пыталась и его расспросить о чем-то, но он постоянно уводил разговор в сторону. А однажды вместо того, чтобы ответить на ее вопрос, он встал и, подойдя к картине, что висела на стене, стал внимательно рассматривать ее.

– «Книжные лавочки на Спасском мосту в XVIII веке», – наконец сказал он. – Но это копия, потому что руку Васнецова я всегда отличу.

– Конечно же копия, – согласилась Лиза. – Кстати, вы знаете историю этих лавочек? – неожиданно спросила она. – Нет? Так вот, москвичи всегда любили читать. А свои книги они часто покупали на Спасском мосту, где торговали лубочными изданиями. Вот послушайте, что говорил о книгах Антиох Кантемир…

– Это тот, что был первым автором новой русской письменной литературы?

– Ну да, тот самый…

– Послушай, Лиза, а почему ты все время обращаешься ко мне на «вы»? – неожиданно спросил он девушку.

Она улыбнулась, и на ее щеках проявились детские ямочки.

– Видимо, я стеснялась вас… И вообще мы же не были так близки…

– Ну а теперь?.. Теперь-то все по-другому.

– Да, по-другому, – согласилась она и протянула к нему руки. Он подошел, обнял ее и поцеловал в лоб.

– Ну что там твой Кантемир? – усаживаясь рядом с Лизой на диване, предложил вернуться к начатому разговору Александр.

– А вот послушайте…

Болохов поморщился.

– Ну вот, снова ты «выкаешь».

– Прости, я больше не буду. Ну ты слушаешь меня?

– Слушаю, слушаю, читай…

Когда, уж иссаленным, время ваше придет, Под пылью, мольям на корм кинуты, забыты, Гнусно лежать станете, в один сверток свиты Иль с Бовою, иль с Ершом…

– продекламировала она.

Болохов удивился.

– Браво!.. – похвалил он ее. – Это хорошо, что ты не забываешь о своих корнях. Ну что это за русский, который не знает свою историю?

Вернулся Болохов к себе в номер глубокой ночью. Мария Павловна предлагала ему остаться, дескать, куда вам в такую темень, тем не менее он ушел, сославшись на неотложные дела. Встретивший его хозяин гостиницы Шэн сказал, что к нему приходил какой-то важный господин, который долго его ждал, а когда уходил, попросил передать Болохову, чтобы тот срочно позвонил Ивану Ивановичу.

По описанию, то был связник. Видимо, хотел узнать, почему сорвалась операция. Но ничего, завтра он ему позвонит и скажет, что его подвела бомба. Больше ничего в голову ему не приходило. А вот про размолвку с Шатуровым он умолчит. А вдруг Центр сочтет, что он окончательно провалил операцию? – возьмет да отзовет его в Москву. А как же тогда Лиза? Нет, он все сделает для того, чтобы потянуть время. Будет врать, кормить начальство обещаниями – только бы подольше остаться в Харбине. Ложь во имя спасения – вот что это будет. Человечество всегда врало, врет и будет врать, иначе оно захлебнется в своей правде, которая, как ни странно, чаще вредит, чем помогает людям. А за это время он что-нибудь придумает. Для него сейчас главное – это найти такие слова, которые сделают настоящий переворот в сознании любимой и заставят ее принять его веру. Без этого она никогда не согласится уехать с ним.