Voronkov - Harbin

– Правильно, миром должны править сильные! А паразиты человечества должны полностью исчезнуть! – выпалил Жорж.

– Вот-вот, «падающего – толкни», – вспомнив известное положение философа, усмехнулся Кураев. – Но да будет тебе известно, что на самом деле Ницше не был человеконенавистником. Фашисты выдергивают из контекста его работ то, что им нравится, и пытаются интерпретировать все по-своему.

– Но разве не его слова: «Пусть гибнут слабые и уродливые…» они называют «первой заповедью человеколюбия»? – в пылу атаки спросил Лиманский.

– Это ты имеешь в виду его работу «Антихристианин»?.. Да, Ницше так говорил, – согласился Кураев. – Но надо знать, какой смысл вкладывал ученый в свои сами по себе неприглядные тезисы. Так вот, будучи атеистом, он, прежде всего, имел в виду критику христианства… которое называл религией слабых и униженных… По сути своей рабов. Он считал, что христианская, как, впрочем, и любая иная религия, отрицает свободу мышления, самостоятельность действий человека… Христианский догматизм, как и всякий другой, нуждается в слое подавленных людей, на который он бы мог опираться. Вот за отказ от такого культа слабости он и выступал. А фашисты искажают его мысли, превращая великого мыслителя в какого-то заурядного шовиниста. Но они-то знают, что делают. Запомните, – обратился он Лиманскому: – любая фраза, сказанная гениальным человеком, может обернуться как добром, так и злом. Это смотря в чьи руки она попадет…

Но Жорж его не слышал.

– Фашисты выступают за возрождение идеала сильной личности! – заявил он. – В мире царит хаос, и только они могут навести в нем порядок! Они – сила, и они победят!

– Сила есть – ума не надо… – тут же прокомментировала его слова Лиза. – Ты думаешь, Жорж, коль человек обладает физической силой, ему все дозволено? Да это просто чушь собачья!

– Тем не менее таких людей, кому пришлись по нраву идеи фашистов, сегодня становится все больше и больше, – с горечью в голосе проговорил Кураев. – Эти фашистские лидеры – настоящие ловцы человеческих душ. А кто в первую очередь попадает им на удочку? Вот такая зелень и попадает, – он кивнул на Лиманского. – Они еще невежественны в своем восприятии сущности мира – вот и клюют на всякую наживку. К сожалению, должен вам сказать, – он обвел взглядом сидевших за столом, – что Харбин стал сегодня логовом русских фашистов. Кстати, господин Лиманский, вы еще не вступили в их организацию?

Жоржа не смутил этот вопрос. Он горделиво приподнял свой тяжелый подбородок и произнес:

– Да, я член «Союза национальных синдикатов русских рабочих фашистов»!

Сидевшие за столом недоуменно посмотрели на него. Как, мол, неужто ты и впрямь фашист?

– Глупцы! – воскликнул Кураев. – Какие же вы глупцы! Вы ставите перед собой цель завоевать весь мир, но это же абсурд… Может, вам напомнить слова великого Лао-цзы?.. «Если кто-либо хочет овладеть миром, – говорил он, – того постигнет неудача. Ибо мир – это священный сосуд, которым нельзя манипулировать. Если же кто хочет манипулировать им, уничтожит его. Если кто хочет присвоить его, потеряет его…» Неужели вы думаете, что людям придутся по душе все эти ваши штучки?.. Я говорю про ваши лозунги и заявления… Ведь вы же носители зла…

– Мы – будущие спасители мира! – бросил Лиманский.

– Да какие вы, к черту, спасители! – махнул рукой Кураев. – В вашей программе что написано? Что вы намерены установить повсюду свою диктатуру. Однако любая диктатура – зло! Пусть это большевистская, фашистская, поповская или какая иная. Человек должен жить свободно!

– Наша цель – избавить Россию от большевиков! – чувствуя, что ему не переубедить собеседника, прокричал Жорж. – И когда мы возьмем власть в свои руки…

– Вы зальете улицы кровью! – проговорил Кураев.

– Да, мы уничтожим всех, кто помогал или хотя бы сочувствовал большевикам! – вскочив со стула, с жаром заговорил Лиманский. – В России останутся жить только те, кто примет нашу власть.

– Тогда чем вы лучше большевиков? – усмехнулся Шатуров.

– Да, чем, Жорж? – спросила Лиза.

Мария Павловна схватилась за голову.

– Боже мой! Боже мой! Куда же катится наш мир? – горестно произнесла она. – А ты, Петруша, случаем не вступил в эти фашисты? – обратилась она вдруг к сыну.

– Нет, он пока что не вступил… Но вступит! – без тени сомнения заявил Жорж. – Я уже провожу с ним работу… Будьте уверены, скоро вся городская молодежь присоединится к нам. Иного пути, чтобы вернуться на родину, у нас нет. Короче, если мы будем только заниматься здесь болтовней, как некоторые, – он почему-то в этом месте посмотрел на Шатурова, – и строить прожекты – нам никогда не одолеть большевиков.

«Ну, этого уже не свернуть с пути, – пристально глядя на Жоржа, подумал Болохов. – Видать, с ним хорошенько поработали фашистские идеологи. И самое страшное, что он не один такой. Не случайно Москва озабочена стремительным распространением фашистской идеи. Глядишь, завтра весь мир охватит эта зараза. И что тогда? Война? Но эти будут сражаться против большевизма до конца. Ведь у них за душой нет ничего, кроме ненависти. У белых было, а эти…»

«Надо бы поближе познакомиться с этим Жоржем», – решил Александр. Сейчас их организация усиленно вербует людей, вот и пусть он его «завербует». Однако, учитывая крайнюю подозрительность здешних фашистских вождей, нужно будет представить все так, чтобы, как говорится, комар носа не подточил. Вначале этот парень пусть как следует «поработает» с ним, и только потом Болохов «сдастся».

Как хорошо, что Лиза пригласила его на свой день рождения! Теперь у него есть конкретный план действий, который поможет ему выйти на этих идиотов, мечтающих поработить весь мир. Остается только найти повод, чтобы сблизиться с Лиманским.

И такой повод скоро нашелся. Во время очередного перекура Болохов «неожиданно» оказался в компании некурящих молодых людей, которые собрались подле рояля, чтобы помузицировать. Заводилой здесь был Петр Гридасов, который, сев за инструмент, принялся вполголоса напевать какую-то популярную у здешних студентов песенку. Ему усердно помогали Лиманский с Кураевым, а также девушки – Лиза и ее подруга Даша Окунева. Александр слов песни не знал, но тоже попытался подпевать, подхватывая на лету строчки то и дело повторяющегося припева. Когда пение закончилось, Болохов похлопал в ладоши и сказал:

– Браво, господа! Вы всколыхнули во мне воспоминания о моих студенческих годах.

– А где вы учились? – поинтересовался Петр.

– В Санкт-Петербургской Императорской академии художеств, – ответил Александр.

– Ого! – изумилась Даша. – Наверное, вы и Репина знали?

Александр кивнул.