Voronkov - Harbin

– Да, он у нас преподавал. Но моим любимым учителем был Василий Васильевич Кандинский. Слыхали о таком?

– Ну как же! – воскликнул Кураев. – Если я не ошибаюсь, именно он был родоначальником русского абстрактного искусства. Так?

– По крайней мере так считают многие, – ответил Болохов.

Кураев попытался продолжить начатую тему.

– Насколько я понимаю, это был не просто поиск более свежих художественных приемов… Это был в некотором роде протест… более того, вызов общественным вкусам. Я это про абстракционизм, – уточнил он.

– Общественные вкусы – это дерьмо собачье! – с вызовом отрезал Лиманский. – Я рад, что некоторые художники это тоже поняли. А то рисуют всякую ерунду.

– Жорж, что с тобой происходит? – удивленно посмотрела на него Лиза. – Откуда в тебе столько злости?

Тот фыркнул.

– Такое время, Лиза, – проговорил он. – Хватит, наигрались в гуманизм! Меньше бы болтали – не потеряли бы Россию!..

«Да он же это говорит с чужих слов! – решила Лиза. – На самом деле Жорж не такой. Он добрый, хотя и очень наивный».

– Эх, Жорж, Жорж! – вздохнула она. – И зачем тебе все это надо?

Но тот не слушал ее.

– А вы мне нравитесь, – неожиданно сделал он реверанс в сторону Болохова. – Как вас?.. Александр Петрович? Очень приятно! Жорж Лиманский, студент местного политеха, – представился он. – Надеюсь, Александр Петрович, вы разделяете взгляды своего учителя?.. Кстати, а где сейчас находится этот ваш Кандинский?

– Он эмигрировал из России и живет где-то в Европе, – ответил Александр.

– Жаль. Если бы он жил в Харбине, мы бы его обязательно приняли в нашу организацию. Нам нужны такие люди.

– Да ведь он глубоко пожилой человек, – заметил Болохов.

– Ерунда! – воскликнул Лиманский. – Главное для нас – это преданность нашему делу… Ну а вы?.. Как вы относитесь к фашистской идее?

Болохов пожал плечами.

– Признаться, я как-то не задумывался над этим, – проговорил он. – Мне бы полистать вашу литературу, а так что я могу сказать? Кстати, вы первый фашист, с кем я имел честь познакомиться. Надеюсь, у ваших товарищей такой же трезвый взгляд на вещи, как и у вас, – польстил он ему.

Жорж зарделся.

– Должен вам сказать, к нам в организацию приходят очень интересные люди, – доверительно сообщил он. – Что же касается литературы… Хорошо, я вам кое-что дам почитать. Недавно мы получили из Германии несколько экземпляров «Майн Кампф» Адольфа Гитлера. Говорите, даже не слышали о таком? – удивился Жорж. – О, у этого человека большое будущее! Он лидер немецких фашистов и личный друг Муссолини.

Вечер закончился танцами. Мария Павловна, чтобы расшевелить гостей, села за рояль, но так как она не знала ни одной современной мелодии, то играла в основном вальсы. Танцевать вышли даже те, кто был под крепким хмельком. Зала была небольшая, поэтому гости постоянно толкались и мешали друг другу. Тон задавала именинница. Она поочередно приглашала кавалеров, но чаще почему-то Болохова. Шатуров это видел и сильно ревновал. Он даже сделал Лизе по этому поводу замечание, но она не отреагировала на него. И тогда ротмистр решил, что завтра же рассчитает этого треклятого художника, который неожиданно встал на его пути. Он и сейчас попытался было объясниться с ним, но что-то остановило его. Скорее всего, не хотел поднимать скандала в чужом доме. Ведь все это, учитывая неприязненное к нему отношение Лизиной матери, могло обернуться против него самого.

Глава третья

Ревность

1

На следующий день, не успел Болохов появиться в РОВСе, как в кабинет, отданный ему под мастерскую, неожиданно ворвался ротмистр. Нет, не вошел, а именно ворвался. При этом лицо его было бледным как полотно, и во всех его движениях чувствовалась решительность.

– Хочу с вами объясниться!.. – с порога заявил он дрожавшим от волнения голосом.

Александр недоуменно посмотрел на него. Обычно Шатуров был любезен с ним и, прежде чем начать разговор, обязательно здоровался, а тут на тебе!

– Во-первых, здравствуйте, Сергей Федорович! – лихорадочно соображая, что могло случиться, достаточно спокойно произнес Болохов. – Во-вторых, я ничего не понимаю. Что случилось?

Тот вспыхнул.

– И вы еще спрашиваете! – едва не кричал он.

Болохов пожал плечами.

– Я в самом деле в растерянности… Может, скажете наконец, что происходит?

Ротмистр с шумом вобрал в себя воздух и на какое-то мгновение замер – будто бы хотел взять себя в руки. Не получилось.

– Вспомните, как вы себя вели вчера на дне рождения! – неожиданно выпалил он.

Вот оно что! А Болохов-то ненароком решил, что случилось нечто серьезное. А тут, видимо, ротмистр просто приревновал к нему Лизу. Но был ли для этого повод? Скорее всего, нет, если не считать того, что однажды после очередного тура вальса, она разгоряченная и счастливая, поцеловала его в щеку. Но это же совсем невинный поцелуй, которым молодые девушки горазды наградить всякого, кто попадется им в минуты их душевного подъема.

– Извините, Сергей Федорович, но мне кажется, я вел себя в рамках приличия, – все тем же спокойным тоном проговорил он. – Но, может, я что-то забыл – так напомните… Хотя забыть я ничего не мог, – тут же заявил он, – ведь я был совершенно трезв.

– Вот именно, трезв! Если были бы пьяны, то это еще можно было бы как-то понять, а так…

– Так скажите же, в чем дело? – уже с некоторым раздражением в голосе произнес Александр.

Ротмистр вдруг сделал два шага вперед и почти вплотную приблизился к нему.

– Ответьте мне, Болохов, только честно: вам нравится Лиза? – Хорошо вычерченные крылья его красивого тонкого носа начали подергиваться от волнения.

Ну вот, так и есть: Шатуров явно ревновал его к Лизе. И это странно, если учесть, что такие люди, как он, вообще не могут серьезно относиться к женщинам. Они богаты, у них большие возможности, и женщины им нужны только для того, чтобы развлечься. Потому они и меняют их, как перчатки. Но чтобы испытывать привязанность – такого не может быть.

За те несколько дней, что Александр находился в стенах РОВСа, он многое узнал о Шатурове. О нем ему рассказывали и казачки из охраны, что заглядывали в мастерскую на огонек («Хоть черту в дядьки – ловкий такой, паразит!»), и посетители, приходившие на прием к генералу, с которыми ему довелось поговорить. Большинство из них были не в восторге от ротмистра, называя его темной личностью. Но самую нелестную характеристику тому дала Тамара Бориславовна, которая представилась вдовой полковника белой армии Генриха Карловича Кругеля. Эта вездесущая дама почти каждый день крутилась в «Союзе». Узнав, что в одном из кабинетов обосновался какой-то приезжий художник, она пришла поглазеть на его работу. Увидев незаконченный портрет государя императора, пришла в восторг. И где же, спросила, вы так хорошо научились рисовать? Тут же последовало предложение написать и ее портрет. Слово за слово – так и разговорились. Позже Лиза предупредила Болохова, чтобы он не слишком-то откровенничал с этой, как она ее называла, «противной Кругельшей», потому как она есть самая первая сплетница Харбина. Услышит что – тут же это становилось достоянием всего города. Однако такие люди, как Тамара Бориславовна, – это находка для чекиста. Пока они общались, она в деталях поведала Александру о жизни харбинской эмиграции, дав при этом полную характеристику многим известным здешним деятелям. От нее Болохов узнал и об отношениях Шатурова с Лизой. Это он за ней волочится, а она пока вся в раздумьях, по секрету сообщила Кругельша.