Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Казалось бы, бери и радуйся! Сочиняй сценарии, снимай фильмы, даже лучше, чем в Голливуде, если сможешь, вот же она - забота о тебе государства. Такой и была бы, скорее всего реакция на результат символического "проедания плеши" премьеру в любой стране, но только не в нашей. Мы, согретые обрушившимся вниманием, не устремляемся к письменным столам и на съемочные площадки, а сразу приступаем к гораздо более простому: прежде остального затеваем междусобойную склоку.

Так называемый Фонд кино - распорядитель выделенных средств, ясно сообщил, что одна часть денег поступит в российские кинокомпании, которые на общем фоне выглядят сегодня успешнее остальных, они уже создали фильмы, чья аудитория превысила хотя бы 1 млн человек, другую часть адресуют 13 кинокомпаниям, реализующим социально значимые проекты. Казалось бы, как просто! Тут и принцип состязательности выдержан, и проявлена забота о судьбе государственных денег: чтобы не на пустышки и порнушки пошли, а на нечто серьезное, укрепляющее дух да обогащающее разум. Но не таких напали! Все, не получившие денег, заявили, что они считают себя не хуже других и тоже хотят получить. То, что их обошли, является, ни много, ни мало, - нарушением антимонопольного законодательства. И что это еще за "социально значимые проекты"?! - стали спрашивать. - По каким это, интересно, критериям их определяют?..

А то не ясно, по каким! Но демагогия, как всегда, обходится без аргументов...

Честно говоря, как только стало известно о появлении Фонда кино, сразу подумалось: а кто и как будет контролировать расходы? Или: определять и стимулировать те же "социально значимые проекты"? Их планировать? А профессиональный, творческий уровень готовых фильмов, созданных на государственные деньги, кто-то будет оценивать, принимая готовую продукцию или отказываясь ее принять по причине низкого качества? Значит, кто-то должен быть наделен соответствующей властью?.. Словом, в воображении забрезжил образ некоей насущно необходимой производственно-творческой структуры, подозрительно напоминающей радостно отмененный в свое время Госкинокомитет - Госкино.

Пригрезится же такой ужас!

А и то сказать: снимаешь на свои деньги - теперь это вправе делать любой - снимай, хоть на пипифаксе, как можешь и о чем хочется, а если взял деньги у государства, ты ответственен перед ним?.. Тогда ведь и государству никак не обойтись без правильно организованного контроля.

Скоро выяснилось, что кошмарные мысли о госконтроле хотя бы части национальной кинопродукции, посетили не только мою голову. Вдруг читаю в "Московской неделе" (15 октября 2010) интервью с успешным, без перерывов снимающим режиссером Владимиром Хотиненко. Он прямо так и заявляет: "...я бы воссоздал советское Госкино в его прежнем виде с редактурой и так далее. Независимое кино все равно никто не отменит. Но госполитику я бы проводил как в застойные времена, когда чиновники Госкино были одновременно и продюсерами, мыслили системно. Были фильмы про "сталеваров", причем средний уровень их был высок, но при этом давали снимать Динаре Асановой, Андрею Тарковскому, Глебу Панфилову... Зачем затеяна вся эта история с Фондом поддержки кино? Чтобы создать подобную систему кровоснабжения. Просто выдавать деньги на кино, которые никогда не возвращаются, государство больше не в силах".

Снова убеждаешься, что иные идеи способны носиться в воздухе.

Когда Никита Михалков выколачивал из государства деньги для пользы всей кинематографической братии он вряд ли предполагал, что реакцией будут не крики радости и одобрения, а скрипы подозрений и грохоты склоки. А, может, и предполагал. Не первая зима на волка.

...Вспоминаю прилет в Рим году, эдак, в восьмидесятом. Высадился мощный десант из советских кинематографистов: ведущие режиссеры, сценаристы, критики - человек сорок. Далее нам предстояло на автобусах пересечь итальянский "сапог" с запада на восток, где в курортном городке Пезаро был задуман фестиваль новых советских фильмов. Туда же были приглашены сто кинокритиков из разных стран Европы, чтобы они посмотрели нашу программу, написали о ней, поучаствовали в дискуссиях и пресс-конференциях.

Пока мы дисциплинированно кучковались в зале прилетов, приглядывая за поклажей, Никита Михалков, в майке, джинсах, с торчащим из заднего кармана толстым бумажником, устремился к телефону-атомату и принялся кому-то названивать - у него и тут, оказывается, знакомые!

По утрам он играл в теннис, имея партнером Колю Губенко, будущего министра культуры СССР, гонял его по корту, как по полю зайца. Николай терпел.

На вечерних приемах, куда все являлись, приодевшись в лучшее, Никита приходил в простой майке, облегавшей мускулистый торс, и этот прикид в его исполнении выглядел естественно - он все равно был самым элегантным и притягательным - журналисты Европы только около него и вились.

В Пезаро показали три картины Михалкова: "Механическое пианино", "Пять вечеров" и "Обломов". Вышла местная газета с крупным заголовком: "Михалков - это Чехов сегодня". Ему показали, он хохотнул, сказал: "Это я отцу подарю!"

Вот и в той экстравагантной обстановке вспомнил об отце...

И, говоря о Никите, хочется вспомниться его брата Андрея. Или - Андрона...

Во времена "Советского экрана" мне позвонил из ЦК КПСС Александр Иванович Камшалов. Он выразил крайнее неудовольствие: в очередном номере оказались упомянуты Андрей Кончаловский и Жан Люк Годар. Упоминать их в прессе, оказывается, было "не рекомендовано"! В чем провинился Годар, я так и не понял, запрет же на Кончаловского имел причиной то, что он тогда благополучно пребывал в Голливуде, наплевав на неудовольствие его отъездом у властей предержащих. Формально Андрей ничего не нарушал, поскольку был женат на иностранке и мог без специальных разрешений перемещаться по миру. Вот и мне казалось, что, несмотря на вольнодумство, он остается выдающимся советским кинорежиссером и замалчивать его имя просто-напросто глупо. Оказывается, я ошибся. Камшалов считал иначе...

В декабре 1984 года, поработав с Жаном-Клодом Карьером и режиссером Питером Флайшманом над сценарием "Трудно быть богом" (мы с Жаном-Клодом хорошо понимали друг друга, "раскручивая драматургию", а Питер многое не мог взять в толк, что отразилось на картине, - но это попутно...), я из Парижа возвращался в Москву. Провожающий сотрудник посольства испуганно сообщил в аэропорту: "Там с вами Кончаловский летит!" Сказал так, будто о террористе предупредил.

Когда шел по проходу между самолетными креслами, Андрей уже сидел на своем месте. Издали помахал ему рукой. "Поговорим?" - крикнул он. Потом устроились рядом и весь полет проговорили.

Париж в те дни был заклеен афишами первой голливудской ленты Кончаловского "Любовники Марии" с Настасьей Кински в главной роли. Я, естественно, сбегал посмотреть. С этого и начался разговор - о тайных несуразностях любви, о причудах секса, как "по жизни" оно бывает. Дальше выяснилось, что, живя за границей, он успел прочитать уйму такого, о чем я и понятия не имел. Он интересно рассуждал о "мировых деньгах", которые решают, быть или не быть войне.