Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Обнаружил котенка в гостиной, забившегося под тахту.

Чтобы попасть туда без посторонней помощи, ему пришлось бы открыть в гостиную дверь, а потом плотно ее за собой прикрыть!

Значит, кто-то в доме побывал. Поскольку из вещей ничего не пропало, значит, что-то было оставлено... Причем, оставлено именно в гостиной, где телефонный аппарат и где ведутся основные разговоры.

Через три года, сразу после переселения в следующую нашу квартиру, в кооперативе "Драматург" на Усиевича, история по-существу повторилась. Отличия только в нюансах. Главное подтвердилось снова: "старший брат" продолжал бдеть.

Перестал работать телефон. Позвонил на станцию. Там с такой готовностью согласились быстро починить, буквально завтра, в 12, если вам удобно, что поломка сразу представилась произошедшей по причине "человеческого фактора".

"Боря, - поспешил посоветоваться с опытным человеком, председателем нашего кооператива драматургом Рабкиным, - подозреваю, что мне завтра придут ставить прослушку. - И коротко описал ситуацию. - Как проверить?"

"Очень просто, - объяснил Борис Исаакович, - открути крышку на телефонной трубке и запомни номер переговорной мембраны. Когда мастер уйдет, проверь: если номер окажется другой - значит, подменили, поставили свою - будут, значит, тебя с Аленой слушать".

Надо ли говорить, что номер оказался именно другим!

Усложнила ли "прослушка под подушкой" те пять с лишком лет моей номенклатурной жизни? Да ничуть. На то, видимо, было две причины: отсутствие криминала в речах и действиях подопечного, это, во-первых. А, во вторых, сомнительным видится и качество той тайной слежки: так ли уж она была совершенна, если любой приблудный котенок мог стать для нее непреодолимой преградой...

Вот такой штришок для картины минувшего. Доверяли, но проверяли. Даже "своим" не верили. И даже это ИМ не помогло...

От Сусловой до Суслова

В сущий ад превратил мои первые недели в Госкино Владимир Евтихианович Баскаков. По должностному реестру он был первым заместителем председателя Кинокомитета, второй человек в системе - огромная власть! В то время именно он занимался делами главной сценарной редакционной коллегии и делал это, как мне тогда казалось, с каким-то просто садистским удовольствием. Меня он истязал персонально. На первых порах поводы возникали часто, поскольку я был полным олухом в бюрократических порядках: постоянно рисковал что-то прошляпить. То важную бумагу недооценить, а то и просто не заметить, не тому сотруднику дать задание, полагалось бы другому, не там и не то что-либо сказать. В основном было, конечно, по мелочам, но частенько.

Он не давал себе труда объяснить или спокойно поправить - ясно же, что нувориш еще не обтесался на непривычном месте. Он взрывался и начинал орать.. Причем, общий смысл его ораний читался однозначно: вопрос, мол, элементарный, а вы там, на своем четвертом этаже, ничего не понимаете, потому что долболомы безнадежные. В такие минуты я полностью терял способность что-либо соображать, а тем более делать.

В сценарной коллегии у него имелась пара любимчиков, которые периодически доносили, что у нас происходит. Он через три ступени взлетал по лестнице и устраивал, в голос, очередной разнос. И каждый раз мелкость повода совершенно не соотносилась с активностью реакции.

Надо заметить, заверинное обличье, которое то и дело напускал на себя Баскаков, по трезвому размышлению никак не соотносилось с его реальными достоинствами: он был широко образован, писал неплохую прозу. Еще пребывая в кинокомитете, защитил кандидатскую диссертацию, позже стал доктором, и вообще был, несомненно, настоящим гуманитарием. Вот только с манерами не добирал...

И была еще одна трудность в отношениях с ним: почти полная невозможность решить хотя бы один практический вопрос, касающийся текущих рабочих дел. Приходишь к нему в кабинет с заранее приготовленным списком вопросов, которые надо решить. Начинаешь с прервого пункта. И он тут же откидывается в кресле или вскакивает и, уже на ногах, принимается разглагольствовать о проблемах, которые решала Красной Армии, выбивая немцев с обратных скатов Кавказских гор. Это, к примеру...Мог быть Курский котел, Сталинградские клещи, белорусские болота, удар Жукова в направлении на Берлин, заслуги Василевского, замыслы Конева и бесконечное тому подобное. Вторая мировая, Великая Отечественная - это было его хобби. О той войне он знал все - и официальное, и не официальное, мог рассуждать на эту тему часами. Казалось, он специально уходил в сторону, лишь бы не говорить об очередных слабых сценариях, тематическом плане, выплате авторских, о категориях по оплате, и всем прочем из того, из чего состояли наши бои - кинематографические.

Находясь день за днем под таким руководством, я стал чувствовать, что деградирую. До утра не мог заснуть, переваривая впечатления, утреннюю необходимость перемещаться в сторону Малого Гнездниковского стал воспринимать как заранее объявленную пытку.

И однажды не выдержал. Мы были один на один. Он снова заорал. У меня потемнело в глазах.

- Вы что орете?! - заорал в ответ. И помню, вскочил и даже чуточку пригнулся, как бы готовясь к драке. - Вы что здесь, за мудака меня держите?! Меня нигде за мудака не держали! Не смейте орать, понятно? Или вообще прекращу с вами общаться, ноги здесь не будет!

После чего вышел, пересек начальственный холл и, не обращая внимания на протесты секретарши, вошел к Ермашу.

- Извините, что врываюсь, на секунду... Скажите, то, как ведет себя со мной Баскаков, - это вообще отношение ко мне руководства или только его личная инициатива?

Ермаш, похоже, сразу все понял.

- Отношение к тебе нормальное, какие вопросы?.. - сказал он мирно. - Работай...

В течение всего следующего года Баскаков ни разу не повысил на меня голос. А через год его с должности убрали и отправили возглавлять только что созданный Научно-исследовательский институт киноискусства. Он пришел прощаться:

- Вот, ухожу... - сказал он. - Извините, если что было не так, не сдержанный был, это мой недостаток. Я же к вам очень хорошо отношусь...

Мы обменялись рукопожатием и все последующие годы, до самой его кончины, общались дельно, сердечно, нормально.

И не держу на него никакого зла, даже малой обиды нет. Подумаешь, когда-то выяснили отношения... Он же был, надо помнить, из военного племени. А тех, кто из этого племени-поколения, нам не прощать пристало, а благодарить.

...Среди первых поручений, которые дал Ермаш, едва я появился в Гнездниковском, - посмотреть "Долгие проводы" Киры Муратовой и "Проверку на дорогах" Алексея Германа. Не стал ничего объяснять, а только сказал - посмотри. Я знал, что обе ленты "лежат на полке", закончены производством больше года назад и на экран не выпущены. Понимать поручение надо было, наверное, в смысле ориентации: такое, мол, нежелательно, имей в виду.