Даль Орлов - Реплика в зал. Записки действующего лица.

Чтобы оценить ее животворность, напомню, что именно в те годы достигла апогея мода бегать трусцой, то есть бегать медленно, но долго. Бегали старики, чтобы дольше прожить, бегали молодые , чтобы долго не стареть, и юные бегали, мечтая о рекордах. Среди моих знакомых бегали братья Михалковы - Андрон и Никита, Евгений Евтушенко, Василий Аксенов, который в конце концов вообще убежал черт-те куда. Бегал и я. Но трусцой увлекались не только члены творческих союзов, а и тысячи граждан просто Союза, возможно, удовлетворяя тем самым свою тоску по движению в обстановке застоя.

Методику такого рода бега разработал и предложил астралийский тренер Артур Лидьярд, воспитавший нескольких рекордсменов мира, а популяризировал ее новозеландский журналист Гарт Гилмор. Их книги стали мировыми бестселлерами и даже вышли у нас, за что, правда, Гилмор ни копейки не получил, о чем и сообщил мне с грустью, когда мы с ним познакомились.

Вот я и предложил сделать фильм о бегунах: о наших, еще не забывших к тому времени олимпийские победы Куца и Болотникова в Мельбурне и Риме, и ихних, новозеландских, обладавших тогда рекордами почти на всех средних и длинных дистанциях.

У нас идея понравилась, ее передали неведомым коллегам в Южном полушарии. Очень скоро они прислали восторженное согласие работать над этой темой. После чего я очень быстро изваял развернутую заявку и, не успев еще обзавестись ее английским переводом, уже держал билет в Новую Зеландию, на цену которого лучше было не смотреть - страшно, хотя и было за него уплачено казенными, а не своими.

Такой же билет и на те же сроки получил начальник главка по производству фильмов Госкино Геннадий Евгеньевич Шолохов. То есть мы с ним летели вместе. Это, конечно, была удача. Человек с чудесным, незлобивым характером, имевший за плечами гигантский опыт работы директором картины с такими мастерами режиссуры, как Лев Кулиджанов, Станислав Ростоцкий, Василий Шукшин, Сергей Герасимов, Борис Барнет, Александр Роу, Виктор Эйсымонт, Юрий Егоров, он мог бы организовать постановку не то что с Новой Зеландией, а и с пингвинами Антарктиды. Кроме того, он знал штук шесть английских слов, но сразу схватывал общий смыл сказанного на любом иностранном. С таким багажом, я был уверен, мы не пропадем. То, что на двоих у нас оказалось как бы всего три ноги, ни меня, ни его не смущало. Его раненная на фронте нога хотя и не гнулась в колене, но никогда не подводила. Доберемся!

Тем более, что путь в Новую Зеландию проложен был задолго до нас, еще когда Пушкин заканчивал свою известную поэму "Руслан и Людмила". Именно в те годы русский путешественник адмирал Фаддей Беллинсгаузен привел свои шлюпы "Восток" и "Мирный" к далеким островам, открытым Куком. Привел, передохнул и вскоре сам открыл Антарктиду.

Мы не пошли и не поплыли к той же цели, а полетели: через Дели и Сингапур. Дальше "Аэрофлот" не вез, и надо было пересаживаться на английский "Боинг", что почему-то не огорчало.

Пересадку нам помог осуществить знакомый Геннадия, работавший в Сингапуре в каком-то нашем учреждении, кажется, в Русском банке. Он и посоветовал нам запастись соответствующими визами, чтобы на обратной дороге сутки провести в Сингапуре. В кои веки еще соберешься!

Далее последовали посадки в Перте, Сиднее, Окленде и, наконец, в Веллингтоне. Я прикинул: получилось, что, несясь со скоростью около тысячи километров в час, мы только в воздухе пробыли больше суток. Не слабо!

Главное, я не страдал от безъязычья, шести слов Геннадия каждый раз оказывалось вполне достаточно. Так, например, на таможне в Окленде смуглый квадратный мужик в несколько цирковой форме, лицом напоминающий наших якутов, но с более грубыми чертами, местный, видимо, маори, скомандовал, глянув на услужливо придвинутый мною чемодан, "Опен!", я повернулся своим лицом сценариста к лицу друга-полиглота: чего это мужик от меня хочет?

- Открывай-открывай! - перевел Шолохов, не без некоторого злорадства, как мне показалось.

Вы тоже, наверное, заметили, что человек, владеющий другим языком, редко скрывает свое презрение к невладеющему...

Чемодан я открыл, одновременно недоумевая: по статусу обладателя зеленого, то есть дипломатического, паспорта я вроде бы не должен был подвергаться досмотру. Но отстоять свою дипломатическую девственность я мог бы только по-русски. По-английски - никак! Тем более в столь боевитой стране, которая по населению хоть и меньше в пять раз Москвы с областью, но в 39 году объявила войну фашистской Германии, а два года спустя еще и милитаристской Японии. И обе, как известно, выиграла.

Поэтому я смолчал и чемодан открыл.

Там поверх сорочек и краткого содержания будущего фильма лежали несколько буханок черного хлеба - дарить посольским, колбасные круги, прозрачный пакет с вареными яйцами и сосредоточенные в другом пакете баночки с черной икрой - русский менталитет.

Коротким жестом защитник новозеландских рубежей выхватил сначала мой хлеб и швырнул его в ящик у своих ног. Потом то же самое он проделал с колбасой и яйцами. А вот икру не бросил, а шмякнул рядом с чемоданом на стойку.

Я был тогда моложе и импровизировал быстрее. Как бы повторяя пластику якута, похожего на маори, я, как глухой в истерике, сцапал бесценную для меня пайку икры и шваркнул ее обратно - в чемодан. Результат превзошел ожидания.

- О, кей! - согласился насильник и жестом разрешил проследовать на территорию страны. С икрой.

Оттуда, с безопасных новозеландских просторов, теперь уже я сполна насладился зрелищем того, как делал "опен" своему чемодану другой член советской делегации, тот, чья фамилия совпадала с фамилией классика из станицы, ставшего Нобелевским лауреатом по литературе. Ах, как славно пролетали в ящик самые ценные части его багажа!

Шутки шутками, но жратву, как выяснилось, новозеландцы на своей территории разрешают употреблять только новозеландскую. Эпидемии и отравления им не нужны. Потом нам рассказывали в подтверждение того же, что недавно, мол, выбросили хлеб даже из чемодана жены нашего посла. Во!

Или, скажем, такой факт. Когда наш самолет замер на посадочной полосе в Окленде, вы, думаете, пассажиры встали и направились к выходу? Ничуть, было велено сидеть. Далее в салоне нарисовались элегантные мужчины в малиновых пиджаках и с лунатической отрешенностью во взорах обрызгали всех неким розоватым дезодорантом - без запаха, но мокрого. Только после этого позволили выйти.

Какую заразу они из нас тогда вытравили, не знаю, но тень обиды за проявленное недоверие в душе осталось. Прошла она, помню, только тогда, когда по телевизору показали, как какой-то новозеландский вольнодумец попытался так же вот обрызгать приехавшего к ним с визитом английского принца Чарльза, который уже тогда был не в ладах с Дианой. А он для них почти начальник! Да еще в момент официального осмотра яхт! Обида за Чарльза погасила обиду за себя.