popovy - Unknown

Мне нечего возразить.

Он быстро садится напротив меня, опуская локти на колени.

— Я говорю это все не для того, чтобы обесценить то, через что ты прошёл. Это не соревнование, чтобы выяснить, чья жизнь стала хуже. Да? Это обо мне, я говорю с тобой и пытаюсь помочь. Ты позволишь мне помочь тебе? Я знаю, Кайла хотела, но ее здесь больше нет, а я не собираюсь никуда исчезать.

Я хочу сказать ему, что не вина Кайлы, что она ушла, но, думаю, мы оба знаем что, в любом, случае это моя вина.

— Что за помощь? — глухо спрашиваю я.

Он тянется в передний карман и вытаскивает кусочек сложённой пополам бумаги, держа его двумя пальцами.

— Это номер моего психолога. — Я безучастно смотрю на него, пока он качает им, — возьми его. Позвони ему. Запишись на приём. Пожалуйста.

Я колеблюсь. Моя гордость умоляет отказаться.

— Бригс...

— Нет, — говорит он. — Ты хочешь, чтобы сила тяжести забрала тебя обратно на дно? Ты хочешь, чтобы то, что случилось с Кайлой, случилось с кем-то ещё? Хочешь потерять свою организацию, свою карьеру, потому что, я гарантирую, все это случится с тобой, если ты прямо сейчас что-нибудь не сделаешь.

— Это своего рода вмешательство, — бормочу я, но беру бумажку.

— Так и есть, — говорит он мне. — Нашим родителям не стоит знать об этом, это лишь между нами. Но мне надо знать, что ты позвонишь ему. Я бы посмотрел, как ты делаешь это прямо сейчас, но я не твоя чёртова нянька, я тебе доверяю, да.

Он поднимается на ноги.

— Я также надеюсь, ты заглянешь в реабилитационный центр. У них отличные условия для спортсменов. Они осторожны. И знаешь, в этом нет ничего зазорного. Не заставляй меня петь тебе песню Эми Уайнхаус. — Он кивает мне. — Я буду на связи. Заставь тренера вернуть тебя на поле. Ты нужен им.

И на этом он уходит, оставляя меня сидящим на диване.

— Что думаешь об этом, Лионель? — спрашиваю я его, держа бумагу. Он обнюхивается ее, затем понимает, что она неинтересная и снова засыпает.

Я уже бывал в центре реабилитации, но психолог это совсем другое дело. До сих пор все мои рецепты выписывались врачами команды. Расскажите о своих проблемах, вот вам пилюли, чтобы это исправить, бум, вы готовы.

Но психолог вытащит на поверхность каждую уродливую деталь вашей жизни. Я не думаю, что достаточно силён, чтобы пережить это, я и так сталкиваюсь с этим в своих ночных кошмарах.

Хотя я не сбрасываю подобное со счетов. Для этого я слишком уважаю Бригса. Я поднимаюсь и вешаю бумажку на холодильник, под магнит, так чтобы она каждый день попадалась мне на глаза, пока я, наконец, не наберусь мужества что-нибудь сделать.

***

Завтра игра номер два и я знаю, Алан выпустит меня на поле. Я и нервничаю и одновременно чувствую облегчение. Я не хочу облажаться, но я так рад, что период ожидания закончен. С уходом Кайлы я везде вижу ее призрак, преследующий меня, так что мне надо что-то ещё, что заставит меня продолжать, толкнет меня на правильный путь.

Тем не менее, мне нужно услышать ее голос. Лишь на минуту. На все смс и звонки, которые я совершал, она едва отвечала, ответы были посредственными и я хочу от неё большего. Мне нужно быть там с ней. Я не могу себе представить, что она сейчас переживает.

Я звоню ей. У меня время в районе обеда, значит у неё уже утро.

И как обычно гудки, гудки и снова гудки.

Я уже готов повесить трубку, как она отвечает:

— Алло?

Звук ее голоса почти ломает меня.

— Кайла? — говорю я. — Это я. Лаклан.

— Я знаю, — безэмоционально говорит она. Она шмыгает носом, и я задаюсь вопросом, плачет ли она?

— Ты в порядке? — спрашиваю я. — Как мама?

— Она...она все ещё в коме.

— Дерьмово, лапочка. Мне жаль. Я пытался до тебя дозвониться...

— Знаю. Я много времени провожу в больнице, а они не очень приветствуют использование телефонов

— Это нормально, я понимаю, — я делаю паузу, упираясь кулаком в лоб и закрывая глаза. — Просто...не представляешь как приятно слышать твой голос. Я скучаю по тебе. Так сильно.

Так сильно, что у меня жжет в груди от этих слов.

Слышу, как она сглатывает.

— Угу. Я тоже по тебе скучаю. — Ее голос такой хрупкий словно стекло, словно она на самом деле не верит в то, что говорит. Но я все же цепляюсь за это. Она скучает по мне.

— Я...я постоянно думаю о тебе. Ты знаешь. Я люблю тебя, — шепчу я.

Но между нами лишь тишина, раскинувшаяся на океан.

Я продолжаю, не в состоянии справиться с этим.

— Я знаю, я действительно напортачил, лапочка, но...

— Лаклан, — устало говорит она. — Это не важно.

— Нет. Это важно. Ты важна. Я меняюсь, клянусь, я знаю, что у меня проблемы.

Она сердито ворчит.

— Да, у тебя проблемы. Но у меня тоже есть проблемы. Моя мама в чертовой коме. Прости, если сейчас я не хочу слушать твою печальную историю.

Ауч.

Ни один удар в регби не ранил так сильно как это.

— Хорошо, — неровно говорю я. — Мне жаль.

— Я знаю, — говорит она. — Послушай, я должна идти. Я собираюсь обратно в больницу. Я просто...понимаешь, теперь это моя жизнь? Просто жду, что будет дальше.

— Я мог бы приехать, — говорю я ей. — Я могу помочь.

— Нет, ты не можешь помочь, — быстро говорит она. — Ты не можешь помочь даже самому себе. Оставайся там, где тебе и следует быть. Ладно. Послушай, прямо сейчас я просто не могу иметь с тобой дело, разбираться с тем, кем мы были, пожалуйста, просто...не звони мне больше. И не пиши. Я в состоянии справляться лишь с одним горем.

Я чувствую, как последняя частичка надежды во мне съёживается в комок, сдуваемая холодным ветром, и никогда не вернётся.

— Пока, Лаклан, — говорит она.

Я не могу даже пошевелить губами, чтобы ответить. Она вешает трубку и все, что у меня было связано с ней, незамедлительно обрывается. Я могу чувствовать это, эти раны глубоко внутри.

Я на самом деле потерял ее.

Свою любовь.

Я встаю, хватаю кошелек и ключи и ухожу.

Иду в ближайший магазин, беру бутылку виски, затем иду и сажусь в парк напротив квартиры. И сижу там несколько часов.

Я выпиваю почти половину чертовой бутылки.

Когда я просыпаюсь, я все ещё на скамейке и какой-то мужик пытается украсть мою обувь. Я бью его, хватая за лицо, и он убегает по траве, перепрыгивая через забор.

Я неуверенно поднимаюсь на ноги, оставляю бутылку, и каким-то образом мне удаётся проникнуть в свою квартиру.

Когда я снова просыпаюсь, то лежу на животе в коридоре.

Рядом со мной лужа рвоты.

Моей рвоты.

Несколько кучек дерьма и моча тоже рядом.

К счастью, это не мое. Прошлым вечером я не выводил бедных Эмили и Лионеля на прогулку.

Нет, вместо этого я сделал такое благородное дело и упился в хлам, убиваясь горем, что Кайла оставила меня с нескончаемым потоком виски.

Я больше не могу так поступать.