popovy - Unknown

Мы погружаемся в тишину. Не могу поверить, что этот засранец разбил сердце моему брату, будто оно уже не разрушено. Не могу и представить, как ему тяжело.

Но опять же, могу. Я испытываю то же самое. Только это моя собственная вина, не Лаклана. Лаклана, который постоянно, каждый день нуждался во мне, Лаклана, который всем сердцем любил меня, даже когда у него не было шанса любить себя. Лаклана, который никогда бы не ушёл, потому что мне было больно, и я скорбела. Он бы лишь предложил мне свои руки и целовал бы меня, пока боль не превратилась бы в воспоминание.

Он дал мне все, что мог, каждую частичку себя, показал даже грязные, холодные и мрачные стороны. Он совершенно запутался, подчиняясь демонам, о которых никогда не просил. И все же в конце я была той, кто не смог справиться с ним. Я та, кто эмоционально оставил его. У меня было лучшее, и я потеряла это, и в процессе потеряла и себя тоже. Несмотря на то, что всегда было нелегко, и всегда была борьба, чтобы помочь ему освободиться от своих оков, держать в страхе его драконов, это не значит, что все, что случилось, не было чём-то хорошим. Любовь это всегда хорошо, неважно кто даёт ее вам.

Добравшись до больницы, мы вынуждены ждать Брайана, ему не так просто уйти с работы. Так что мы просто стоим там, поглядывая друг на друга, обнимая себя руками и переступая с ноги на ногу. Никто не хочет произносить ни слова, пока мы не соберёмся вместе.

Затем приходит Брайан, и Пол начинает разговор:

— Я разговаривал с врачом и местным неврологом и... — он закрывает глаза, качая головой. — Мы больше не можем позволить этому продолжаться. У неё нет шансов. Я хотел бы, чтоб шанс был, как и все мы, но... думаю, мы должны подумать о том, чего бы хотела она.

— Она не хотела бы, чтоб мы отказывались, — говорит Тошио, его сердце сейчас очень уязвимо. — Я не хочу, чтоб это был конец, не сейчас. Я не готов.

— Никто из нас не будет готов, — говорит Никко. — Я не был готов прощаться с отцом. Я все ещё не готов, ты же знаешь. Иногда я вижу его во сне, и я так рад, что он не умер, словно это все была какая-то плохая шутка. Но ...мы не можем продолжать делать это с ней. Пол, врачи, они правы. Она находится в подвешенном состоянии, между папой и нами. Эгоистично продолжать удерживать ее здесь ради нас.

— Ради неё, — сжимая кулаки, сердито говорит Тошио. — Что, если она вернётся к нам? Что, если у неё есть шанс? Если мы оборвём ее жизнь, мы убьём ее.

— Она уже ушла, — тихо говорит Брайан. — Она ушла в тот день, когда это произошло. Мы просто обманываем сами себя.

— О, конечно, — выплёвывает Тошио. — Не сыпь нам соль на рану, делая нас идиотами за то, что хотели, чтоб она жила. Если бы мы никогда не дали ей шанса, мы бы сожалели. Мы бы ненавидели себя.

— Прошло время, и шансов больше нет, — огрызается Пол. — Ты разве не видишь? Это конец для неё, для нас. Мы должны отпустить ее. Так будет правильно, даже если причинить нам боль.

Тошио ходит по комнате, пиная стулья.

— Я не могу...я не могу согласиться с этим.

— Но тебе придётся, потому что мы должны принять решение вместе. Нам нужно твоё согласие, Тошио. Если ты этого не сделаешь, то будешь всю жизнь обижаться на нас, а наша семья и так уже сломлена, так что мы этого не переживем.

— Ну а что об этом думает Кайла? — спрашивает Тошио, делая паузу, чтобы стрельнуть в меня взглядом. — Она к маме ближе всех. Это она должна решать.

Остальные головы моих братьев с любопытством поворачиваются ко мне.

Я качаю головой.

— Нет. Пожалуйста, не надо вешать это на меня.

— Она права. Она сделала достаточно, — говорит Никко. — Она ухаживала за мамой, когда никто другой этого не делал. Но...все же, Кайла, нам нужно знать, что ты чувствуешь.

— Что я чувствую? — повторяю я. — Как ты думаешь, что я чувствую? — Я прижимаю ладонь к груди. — Иногда я удивляюсь, что вообще жива, что у меня даже есть сердце. Три прошедшие недели я была в тумане. Я не могла видеть ясно, неважно, как сильно пыталась. Знаешь...я думаю о том, как оставила маму и...мне следовала знать, что что-то не так. Ее руки, понимаешь, у неё тряслись руки, и я должна была сказать что-то, что-то сделать. Я никогда не должна была уезжать в Шотландию, никогда не должна была оставлять ее.

— Они дрожали до этого, — быстро говорит Тошио. — Ее руки и ноги, когда она гуляла. Это продолжалось уже некоторое время, Кайла. Я думал, ты знала.

Я закрываю глаза, пытаясь вспомнить, но теперь все воспоминания размыты. Сейчас я лишь вижу ее, лежащую на больничной кровати, едва цепляющуюся за жизнь.

— Я не заметила, — тихо говорю я, и мне так стыдно. И я думала, мы были так близки.

— Ты не всегда можешь заметить подобное, когда постоянно видишь человека, — говорит Пол. — Это ни чья-то вина. Иногда такова жизнь, и она делает с нами то, что ей угодно. — Он вздыхает, проводя рукой по редеющим волосам. — Но мы. Мы пятеро здесь, мы отвечаем за то, что будет дальше. Кайла. Пожалуйста. Мы думаем, пришло время отключить ее от приборов. Думаем, пришло время попрощаться, отпустить ее. Что ты думаешь?

Мой подбородок трясется, и я моргаю, сдерживая слезы. Такое жуткое бремя для одной души. Я не Бог и я поиграла бы в Бога лишь, если бы могла вернуть ее обратно.

Но я знаю, глубоко-глубоко внутри, я знаю, она никогда не вернётся.

Она сделала свой выбор оставить нас. И что она где-то там просто ждёт. На лодке посередине реки. Мы с одной стороны, любовь всей её жизни с другой.

Я тихо плачу, но не смахиваю слезы. Лишь киваю.

— Хорошо, — выдавливаю я. — Давайте прощаться. Но...через двадцать четыре часа с этой минуты. Чтобы у каждого из нас было время с ней наедине. И для Тошио, просто на случай вдруг она очнётся. — Он благодарно улыбается мне, но я не могу ответить ему тем же.

Я выхожу из комнаты ожидания вниз по коридору на улицу. В воздухе на парковке мелкие капельки тумана и даже если от них мне холодно, лучше так, чем ещё хотя бы минуту оставаться внутри.

Я сажусь на обочину, кладу голову на руки и пытаюсь дышать. Не могу поверить в то, что я только что сказала. Не могу поверить в то, что происходит. Через двадцать четыре часа, если она не очнётся, у меня не будет мамы. Я никогда снова не увижу ее улыбающееся лицо, так же как никогда и не увижу отца.

Я стану сиротой.

Сиротой.

У меня вырывается тихое рыдание, и я начинаю дрожать. В моей жизни слишком много потерь, чтоб хотя бы попасться сдержаться.

Мои руки трясутся так же, как тогда тряслись руки мамы, я вытаскиваю телефон, готовая набрать Стеф, чтобы рассказать ей, что происходит.

Но она не тот, с кем я хочу поговорить. Не прямо сейчас.

Я набираю номер Лаклана, и, пока идут гудки, успокаиваю своё сердце, пытаясь понять, сколько там сейчас времени. Должно быть, там ещё вечер. Боже, надеюсь, что он неподалёку, что я ему все ещё не безразлична, что он не нашёл кого-то другого, хотя знаю, учитывая глубину его любви, все эти вещи кажутся невероятными.