Ярослав Полуэктов - Чокнутые детки

Когда епть черт восьми епть в вашем гребаном Екске население будет иметь такои простои продукт как дрож тчк грибок три вскл три вопрос снак

Вписду такая ваша работа вскл

Буду жаловатса вашего губернатор включ глав охрансыск вскл

Подрываете основы государства бляди вскл

Не воина зпт не плен не тюрма бутто могли бы осаботица кормежкои населения дрожжами тчк

Адрес гр Полиевктовои прилагаю тчк

Ноги в руки и успеха епт едрении ваш хер вскл

Нахер мне ваша а пожалеите нашу и мою сарплату тчк

Деиствуете немедля тчк страхом расправы»

Телеграмма редка длиной ленты: 5,5 м. Даже начальники фронтов не пишут таких.

– Ха-ха-ха!

Посмеёмся вместе с гостями и мы.

– Сегодня в РВВ подают фаршированных кур, финно-угорскую утку в скляре и савойскую пасту! – слышны иной раз утренние переговоры мужчин.

– Может, рыбу в скляре?

– Я сам слышал.

– А у меня кроме ушных раковин мозги есть.

– А сколько курей в насестах?

– Хватает пока. На Благодарение, вот, отец Алексий обещал индейскую несушку поднести. Шибко хороши индейские курочки, говорит. Плодовиты несусветно, и мяса в них по пять фунтов.

– Смеёшься, батя! Уж не страусов ли тебе взамен индеек с Австралии батюшка Алексий выписал?

– А хоть бы и страусов. Хоть бы с Аделайды-порта. Тебе хоть кол теши на башке: сырую картошку с редькой хрумкать горазд, а внучкам моим будет здоровая польза.

В школе натуральный расчёт. Причём, по искреннему желанию, а не по обязательству. Дед – учитель, директор, меценат принимает или отвергает подарки по собственному почину сердца. С бедных не берёт, а за барчуков и зажиточных платы не чурается.

Время обеда.

Пришли и раздеваются в сенцах голодные школяры. Младшие уже оседлали стулья.

– Я не хочу курицы, вчера она была живой! Я ей зёрнышки давала. – Это Даша. И она плачет. Её не удосужились спросить: какую курицу можно резать.

Весь курятник с именами. Есть куры добрые, а есть вредоносные капризницы, которые сами напрашиваются в суп.

– Да, Пеструшка была душевной курочкой. – Это Оля с куклой Катериной в руках. Кукле рассуждения безразличны. Кукла только что примеряла новое платье. Кукла живёт на Земле Королевы Мод. В платьице ей там холодно. Но Олечка не в курсе дела. Тут обман чистой воды.

Михейша – старший брат девочек. Он любит розыгрыши. Это он поселил куклу Катерину на ледяную Землю и убедил Олюшку, что там родина всех её кукол. Дашины куколки и тряпичный их Маркиз ди Палисад живут славно и дружно, как мясо в борще, на скалистом каблуке итальянского сапога. Ленкины – они чопорней – обитают в Лондоне, Париже и Берлине.

– Добросердечная курочка, значит, вкусная, и сердце у неё мягкое. Я буду сердце, – рассуждает лицемерный от возмужалости Михейша. Садится и тянется к блюду.

– Мне, чур, только белого мяса. – Это Ленка-неженка. Она уже успела скользнуть в кабинет и вынырнула из-за портьеры с новой, припасённой заранее взрослой книжкой. И по одной только книжке и по шелесту только что надетого длинного, совершенно не казённого, не школьного платья – с лямками, всего в кружевах и оборках, стало ясно, что она – самая старшая сестра и самая главная героиня обеденного спектакля против остальной мелкоты. И все несчастья транссибирской железной дороги тоже идут от её скорости взросления и поразительно классического вида фигуры от головы до пят, включая главный фэйсад лица. Она не любит пупырчатых шкурок и молочной пенки.

Вот так, ёпть, дак деревня! Где ж такая, чтоб пенок и шкурок не любить?

– Всем сидеть смирно и не рассуждать!

Это баба Авдотья. Она в доме вторая по главности после деда. Рассудительная Ленка на третьем месте. Папа с мамой – декоративные лица. С этим согласны все.

Пришёл дед Федот, в сенцах присел на лавку и отвинтил заиндевелые шнурки оранжевых ботинок с белочным мехом, с голенищами почти до колена, с крючками вместо дырок. Нерусь! Ну что за фасон!

С порога залы, не глядя, заученным движением дед зафинтилил картузного вида утеплённый из нутра берет в вешалку, расположенную к нему под острым углом. Попал. Зимний вариант картузоберета поболтался и затих на счёт «четыре».

– Не фу себе! – вырвалось у Михейши.

Дети застыли в стеклянной неподвижности – каждый со своим съедобным предметом, Смотрят на него, переглядываются и недоумевают: откуда у деда эквилибристская сноровка? Небось, и ножи умеет метать, и мячи в корзину через спину и с центра поля.

– Дед, ты, поди, у Гуда учился? – Это Ленка.

– Чего-чего?

– Ну… у разбойника, у Робина… который.

– А-а-а. Учился слегка. А ты книжку-то почто с собой таскаешь? Умной хочешь выглядеть? Мы и так это знаем. Жиром хочешь помазать устремление твоё, чтоб блистало как Михейшина шевелюра? Неси книгу назад. Потом возьмёшь.

Ленка обиженно ныряет в библиотеку. Теряется на десять минут.

Михейша пощупал причёску: точно, пора кудри стирать. Отвлекающим криком: «Ленка, мясо остыло. Греть тебе не будем».

Баба Авдотья: «А это не твоя забота, милок, а моя».

Дед: «Это её личное дело, может и сама разогреть. А вообще принято сообща сидеть, а не прыгать, кто куда горазд. Может, по очереди будем обедать? Или каждый сам себе начнёт готовить?»

Молчание за столом. Никто не хочет готовить каждый за себя.

Даша сидит на стуле с подложенной подушкой и мотает ногами: «Деда, а ты по проволоке ходишь?

– Чего-чего?

– По проволоке…

– Только по канатам ходил в детстве, по семипальным «пучкам», – ответил дед, ничуть не смутившись.

– Мой точно по канату пройдёт, – думает бабка.

– А через пропасть? – продолжает Даша.

– Не пробовал, детка, а что? Через пропасть пора идти? К кладбищу чоль дорога такая короткая? – и огненно щурится.

– Да-а-а… нет вроде… пока.

– Ну и помалкивайте тогда. Как надо станет – так и пойду.

Дед, пока полоскал руки, подслушивал и наматывал на ус куксивые застольные разговоры. Дед как гора велик, на вид сухопар. А в худых свиду горах часто водится феррум.

– Как зайдёте, не вздумайте здороваться с ним по-настоящему: руку сломает, – подсказывают иногда новым гостям, желая их обычным косточкам добра.

Процесс поглощения пищи идёт размеренно и поначалу мирно. Дед на правах домашнего монарха догладывает третью ножку. Делает он это весьма умело, не обрызгиваясь жиром и методично: от начала до конца, словно жук-короед. Добродушно бурчит, не выпуская ногу изо рта: «Не хотите трэскать – нэ эшьте: мнэ больше доста-а-а… ух, хороша… а вам не до-ф-ф-ф-ца».

Шлёп! Кость в сторону.

– Дашуленция, а подайте-ка мне, милая принцесса, ещщо вон то крылышко, что на Вас смотрит, а про меня мечтает. Кхы!