Андрей Расторгуев - Последствия хандры

– Клавдия Степановна, милая, позаботьтесь о коечке для больного.

«Милой» было под пятьдесят. Невысокая, слегка полноватая тётушка с добрым, открытым лицом. В молодости, наверное, была красоткой. Руки, что называется, на месте – вон как быстро приладила мне гипс и спеленала в считанные минуты. К накрахмаленному классическому халату, пахнущему лекарствами, она по старинке повязывала голову белой косынкой. На неё бы ещё красный крест нашить, и я бы точно решил, что попал в неспокойное военное прошлое моей многострадальной Родины.

Клавдия Степановна всплеснула руками:

– Да куды ж я его положу, сердешного? Сами знаете, Михал Михалыч, все коридоры заставлены.

ММ, как я не замедлил окрестить про себя доктора, молчал до тех пор, пока не заполнил бланк. Поставив последний росчерк, аккуратно положил ручку на стол, сплёл пальцы и проницательно глянул сквозь линзы очков на медсестру.

– А в закуточке возле гардеробчика нашего?

– Мы ж туды сетки с матрасами сложили да щиты, что с терапии вчерась перенесли. Сами бочком ходим, ежели запамятовали.

– Я же распорядился убрать всё это в подсобочку, – нахмурил белесые брови ММ.

– И хто, скажите на милость, будет енто таскать? Мы с Наталкой?

– Привлеките выздоравливающих…

– Да их две калеки. И без ентого нам всё таскають. Загнутся болезные, кому отвечать-то потом, а? Мне али вам?

– Клавдия Степановна, – доктор слегка повысил голос. – Будьте любезны обеспечить больному койко-место. – Пожевав губами, добавил: – Пожалуйста, милочка…

Громко хмыкнув, медсестра вышла из приёмного покоя, стараясь сохранить независимый вид.

Пришлось её ждать, сидя в коридоре на жёсткой скамейке, с которой чуть не свалился, когда отошёл от укола, и мне снова поплохело.

Наконец, увидел долгожданную голову в косынке, выглянувшую в коридор.

– Пойдём, болезный…

Стационар

…Судя по табличке на входе, я попал в «Травматологическое отделение Центральной Городской Больницы г. Артёмовска». Разместилось оно в сильно вытянутом одноэтажном кирпичном здании с побелёнными стенами, которое окружал самый настоящий лес, приютивший в себе весь больничный городок.

Сквозь густо переплетённые ветви деревьев соседние корпуса почти неразличимы, но если постараться, то увидеть их можно. Это создавало впечатление, что мы одни одинёшеньки в огромной дремучей чаще. Впечатление портили периодически проезжающие по двору «скорые», и слышимый где-то вдали слабый, едва различимый шум города, живущего своей обыденной жизнью.

Не знаю, почему больница носила столь громкое название – «Центральная». Как потом выяснил, она единственная в городе. А если нет «периферийных», то и «центральной» быть не должно. Это же против логики. Верно?

Внутри травматологии длинный-предлинный коридор с несколькими переходами был сплошь заставлен кроватями вдоль обеих стен. Везде люди: забинтованные, в гипсе, на костылях, с палочками. Большинство лежит или сидит, некоторые ходят, с трудом протискиваясь между кроватей. Двери палат распахнуты – жарко, несмотря на пасмурную погоду. Там тоже народа пруд пруди. В основном женщины или «неходячие». В воздухе стойкий аромат медикаментов, перемешанный с запахом поношенного белья и давно немытых тел. Не больница, а какой-то прифронтовой лазарет в разгар боевых действий. Я и понятия не имел, что в одном месте одновременно можно собрать столько увечных.

Хотя, если подумать, чему тут удивляться? Место специфическое, специально предназначенное для таких вот целей.

Мы дошли до конца коридора и через остеклённую дверь попали в небольшой тесный закуток с одним окном и ещё двумя глухими дверями, запертыми на навесные замки. Здесь стояло две кровати, уже застеленные. Одна у окна, другая в простенке. На обеих по комплекту пижам и паре вафельных полотенец, сложенных стопочкой.

Медсестра показала на кровать, что между дверями:

– Устраивайся, касатик. В пижаму переодеться сможешь, али подмогнуть?

– Смогу, – бурчу, злясь помимо воли.

Ещё не хватало, чтобы женщина меня раздевала. Хоть и медработник, а всё же… Ничего, сам как-нибудь управлюсь. Одна-то рука действует.

Понимаю, что Клавдия Степановна ничем не заслужила моего недовольства. Пытаясь загладить свою неоправданную грубость, примирительно спрашиваю, кивая в сторону окна:

– А та кровать свободна?

– Да уж занята. Пока енту кандейку разгребали, ещё одного болезного подвезли. Скоро приведуть. Дохтур наш над ним сейчас колдуеть. Шибко много кровушки потерял. Ох, горе…

Качая головой, она поспешила выйти в коридор, предоставив меня самому себе.

Странно. Никакого «болезного» я в глаза не видел, хотя проторчал всё это время в приёмном покое. Куда ж его подевали? Мимо меня точно бы никто незамеченным не прошёл. Тем более окровавленный мужик с врачами со «скорой». На такую процессию трудно внимания не обратить.

Я аккуратно сел. Кровать была панцирная, поэтому боялся, что провиснет. Вопреки ожиданиям почувствовал твёрдую опору, которая даже не думала прогибаться. Когда приподнял край простыни, сразу понял в чём дело, разглядев деревянный щит под сложенными друг на друга двумя матрасами. Жестковато будет.

Вздохнув, стал расстёгивать джинсы.

Никогда не пытались делать всё одной рукой? Попробуйте. У меня-то хоть правая. У некоторых она, вон, в гипсе, а то и обе сразу. Каково им, горемыкам безруким? Ни в туалет сходить по-человечески, ни нос почесать, не говоря уже о более сложных вещах…

Переоделся с горем пополам. Натянул пижамные штаны – серые в тонкую чёрную полоску. Рубаху той же расцветки просто накинул на голые плечи, продев здоровую руку в один рукав. Куртку с футболкой с меня сняли ещё на перевязке. Они теперь лежали в пакете за кроватью. Туда же отправились и джинсы с кроссовками.

«Вещи надобно в гардероб отнесть», – вспомнились напутствия Клавдии Степановны по дороге сюда. Говорила она много, но слушал я вполуха и мало что запоминал. А ещё мы по ходу дела заглянули в процедурный кабинет, где заботливая медсестра скормила мне какую-то пилюлю. Не от неё ли так клонит в сон?

«Просушить бы одежду перед сдачей», – лениво шевельнулась в голове здравая мысль, когда я со всей предосторожностью лёг на спину. Глаза под смеженными веками наотрез отказались открываться, а бунтовать, вступая в борьбу со своим собственным организмом, не было ни сил, ни желания. Слишком уж много свалилось сегодня на мои хрупкие, как показала практика, плечи.

Шмотки подождут. Чай, не запреют за пару-тройку часов. А пока спать…

Другой доктор и Больничный

Меня разбудили негромкие голоса, один из которых я узнал.

– …Ложимся, ложимся в коечку, – уговаривал кого-то Михал Михалыч.