Ирина Мутовчийская - Девятая столица

© Ирина Мутовчийская, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Владычица Запада принимала роды. С каждым криком роженицы, небо хмурилось все больше и больше. Тучи нависли над головой так низко, что казалось, что до них уже можно достать рукой. Богиня с опаской посмотрела вверх, а потом оглянулась назад. Бесполезно. Три ее придворные дамы, которых она из глупого каприза отправила обратно во дворец, возвращаться не собирались. Это произошло еще до того, как Сиванму обнаружила роженицу. Роженица сломала ногу, карабкаясь по скалам и лежала теперь в расщелине не в состоянии сдвинуться с места. Богиню звали Сиванму, имя роженицы, мы не узнаем никогда, потому что она была немой. Императрица назвала ее Упрямицей, потому что даже сейчас, находясь в почти бессознательном состоянии от боли, странная девушка пыталась ползти и показывала головой на вершину горы Кунлунь. На горе находился дворец Сиванму. Богиня была доброй и отзывчивой женщиной, но у нее пока не было детей, да и по возрасту она была только лет на пять старше лежащей перед ней девушки. Небо разродилось раньше, чем это произошло с измученной девушкой. Капли дождя, сначала неуверенно, потом все быстрей и быстрей стали падать на землю. Мгновенно похолодало. Сиванму сняла с себя накидку, подбитую мехом, и попыталась подсунуть ее под окоченевшее тело роженицы. Но сделать ничего не смогла, тело было таким тяжелым, что казалось, спустись сюда сам повелитель Востока Дун Вангун, со всем своим двором, охраной и солдатами и то не смогут они сдвинуть несчастную женщину с места. Поднялся ветер. Лицо роженицы исказила гримаса боли, и она выгнулась дугой. Очнувшись от странного оцепенения, Сиванму попыталась позвать на помощь, но ее голос тут – же утонул в шуме ветра. Не зная, что делать дальше, императрица укутала накидкой ноги несчастной. Как только она сделала это – ветер тут же стих, стих и дождь, но ненадолго, на смену ему пришел снег. Снег падал почти вертикально и уже через десять минут обещал похоронить под снежной пеленой двух застигнутых непогодой женщин. Сверху послышались голоса. Повелитель Востока, обеспокоенный исчезновением жены, отправился вниз, по короткой, но очень опасной дороге. Услышав голос мужа, императрица перевела дух. Уйти от роженицы она не могла, какая-то сила держала ее рядом, но и оставаться здесь с каждой минутой становилось все опаснее и опаснее. Метель в горах невероятно страшная вещь. В тот момент, когда помощь была уже совсем близка, спазм боли приподнял роженицу над землей, а может это дрогнула земля, оттого что Упрямица попыталась сесть. Как только она сделала это, началось землетрясение. В воздухе возник гул, и посыпались камни. Кричала свита Дун Вангуна, кричала Сиванму, кричал сам Дун Вангун, боясь потерять свою богиню, не кричала только Упрямица. Наконец в воздухе возник посторонний звук и словно по волшебству, все остальные звуки стихли. Кричал ребенок, мальчик. Упрямица пошарила рукой и подала Сиванму камень, кромка которого была остро отточена. Богиня взяла камень и недоуменно повертела его в руках. Она была императрицей всей поднебесной, но не умела отсекать пуповину. Но женщина умеет все. Ей может казаться, что она чего-то не умеет. На самом деле силы ее безграничны. Вскоре ребенок был освобожден от пуповины, но что делать дальше, Сиванму не знала и повернулась к Упрямице. Однако на том месте, где только что лежала женщина, остался только след. Зеленый камень повторил контуры тела женщины. Ребенок закричал еще громче и как бы в ответ этому крику вдруг раздался вздох. Вздохнула сама земля. Монолит, который повторял очертания женщины, от этого вздоха вдруг потрескался. Держа в одной руке ребенка, Сиванму наклонилась и свободной рукой подняла зеленый камешек. Этот камень позднее назовут нефритом. А ребенка, Дун Вангун и Сиванму, стали звать своим сыном. И было это очень давно. Богиня Сиванму была тогда еще молоденькой женщиной.

Вечер за окном не предвещал ничего плохого. Вечер как вечер, один из череды тех, что не приносят ничего, кроме сожаления о потраченных впустую часах. Было очень тихо. Из спальни родителей доносилось тиканье часов. Дочитав книгу, я заложила ее закладкой и потянулась к шторам, чтобы задвинуть их на ночь, как вдруг тишину комнаты прорезал звук сотового телефона. Пришло сообщение. Мне вдруг стало страшно. Бросив взгляд на Смс, я похолодела.

«Отсчет пошел, – гласило сообщение, – „Синий бантик“ никогда уже не постучит в твои двери!»

«Синим бантиком» дразнили мою подругу. Когда мы учились во втором классе, она пришла на школьный праздник в бантах невероятно синей окраски. Синий цвет не очень популярен у нас в Китае, его стараются избегать. Однако родители моей подруги, вероятно, решили блеснуть оригинальностью и отправили ее в бантах такого цвета. Прошло много лет. Никто уже и оттенка этих бантов не помнил, а прозвище осталось. Решив, что Смс – это лишь глупый розыгрыш, я тут же перезвонила подруге. Я уже отчаялась дождаться ответа, но тут трубку взяли и, мне даже показалось, что я услышала голос подруги «…помоги!». После этого послышались длинные гудки. Я звонила снова и снова, но трубку больше не брали. Когда я села на велосипед, двор был уже пуст. Приближалась полночь. Ночная прохлада охладила мое разгоряченное воображение и лицо. Подруга жила совсем недалеко (по Пекинским меркам). Через двадцать минут я уже была на месте. Подруга никогда не закрывала дверь в квартиру, а от входной двери у меня был ключ. Толкнув дверь, я вбежала в прихожую и с удивлением обнаружила, что в квартире все в порядке. В гостиной бубнил телевизор, где-то тихо играла музыка. Везде был включен свет. Медленно обойдя квартиру, я обратила внимание на то, что свет не горит только в одной комнате-комнате Ли Юн Хуа, моей подруги. Как я и ожидала, Ли Юн Хуа была в своей комнате, но почему-то сидела в темноте. Она не удивилась тому, что я пришла. Даже не обернувшись, она проговорила:

– Это ты Лин Линь? Почему ты так долго шла?

– Но ты же… Что случилось? Объясни мне, наконец!

– Тише! – подруга прижала палец ко рту, – Я его боюсь!

– Кого ты боишься? Да повернись ты ко мне, наконец!

Но лучше бы я об этом не просила. Лицо моей подруги было вытянутым и белым. Глаза не двигались. Отвернувшись, она снова уставилась в одну точку.

– Ли Юн, я к тебе обращаюсь! Так не поступают с подругами! Ты знаешь, сколько сейчас время!? Я ехала по совершенно пустому Пекину.