Катерина Шувалова - Хранители полей. Деревенский роман

Здесь можно было дышать полной грудью, а подчас и вовсе казалось, что и сам воздух в этих краях поглощался жадно, неистово, что он придавал людям какую-то звериную силу и стойкость, подобно целебному источнику врачевал любые раны и душевное горе.

Свободные люди жили так, как и должны были – не изувеченные пороками и страстями, умеющие радоваться славной погоде и замечающие те мелкие и неприметные детали, о которых мы, городские жители, никогда и не задумываемся даже. Не унывающие под гнетом тяжкого быта, потому что принимали таковой как данность, как неотъемлемую часть жизни… ну а жить здесь ох как любили! Мертвые да пустынные, на первый взгляд, земли скрывали в себе такое буйство красок и звуков, образов и запахов, что, очутись ты внезапно здесь, то голова бы непременно пошла кругом от всего этого, а в глазах бы помутнело, будто от порыва пыльного ветра.

И правда – вдруг на горизонте поднялось пыльное облако, а затем из него вынырнул деревенский мальчишка на хилом да кое-где проржавевшем велосипеде. Слегка поплутал он по высохшей насыпной дорожке меж скромных домишек, а потом спустился вниз, в сырую и болотистую балку, притормозил у одинокого строения с частоколом, спешился.

Краснощекий парень нервно переминался с ноги на ногу, сжимая в руках пухлую почтовую сумку. Было заметно, что ему здесь неуютно. Он явно мечтал как можно скорее отдать посылку, чтобы вернуться к своему старенькому велосипеду и мчать на нем домой, петляя меж редких степных деревьев по высохшей, испепеленной солнцем земле, поднимая велосипедными колесами едкую коричневую пыль.

Дом старика не просто стоял поодаль, он как будто брезгливо отодвинулся как можно дальше от деревни, укрывшись от пытливых глаз соседей в низине, которую подтапливало после каждого летнего ливня.

Вот и сейчас старик, громко кашляя и так же громко ругаясь, вычерпывал смятым ведром дождевую воду из сарая, то и дело в ярости постукивая им о металлическую дверь, чем до ужаса пугал свиней, заставляя их истошно визжать и бегать кругами по сараю.

От этого худосочный старик впадал в еще большую ярость и с новыми силами колотил ведром о стены и двери, разбрызгивая капли грязной дождевой воды. Он не сразу заметил почтальона – то ли специально игнорировал его робкие приветствия, то ли действительно был глуховат, как поговаривали в деревне, стоящей на холме.

Наконец, он отбросил ведро в сторону, устало сгорбился и вытер пот, градом катившийся по его лбу. Куры, встревоженные упавшей в смородиновые кусты хозяйской тарой, бросились врассыпную, громко кудахтая и колотя облезлыми крыльями по своим тощим бокам.

Старик присел на влажный деревянный пенек у сарая, заменявший ему табурет, с кряхтением вытянул ноги, оголив морщинистые худые колени. Несколько секунд он сосредоточенно рылся в своем кармане, пытаясь там что-то найти, пару раз громко выругался, чем вогнал молодого почтальона в еще большее уныние. Наконец он извлек потрепанную пачку дешевых сигарет, чиркнул спичкой и перевел взгляд на паренька, то и дело закашливаясь и давясь табачным дымом:

– Не припомню, чтобы я тебя звал в гости. Так какого трясця ты забыл на моем огороде?

Почтальон быстрым движением вытащил из сумки небольшую коробку, испещренную почтовыми марками, печатями и надписями, спешно сунул ее под ноги старику и тут же бросился прочь. Через минуту он уже выбежал за ворота, с облегчением вздохнул и уселся на раскаленное сидение велосипеда, радостно перебирая педали ногами и насвистывая себе под нос.

– Что это? Если там внутри бесполезный хлам, я спущу этого жиртреста в колодец вместе с его ржавым великом. Эй, Хрящ, иди сюда, нам прислали посылку.

Старик погладил загорелой дочерна рукой взлохмаченную шерсть уродливой собаки, которая тут же с радостным лаем бросилась к нему в ноги.

Она была такая же несуразная, как и ее хозяин, потрепанная жизнью и убогая. Половины одной задней лапы у нее не было, поэтому она бегала вприпрыжку, то и дело заваливаясь на правый бок, хлопая длинными ушами и махая закрученным, как у свиньи, облезлым хвостом. Скорее всего, пес был когда-то белым. Но теперь он будто бы представлял собой холст обезумевшего художника, в хмельном угаре резкими мазками соединившего краски бурого, желтого и серого цветов, превратив белоснежный холст в сплошное грязное месиво. Пес дни напролет валялся под окнами потресканной кухни, наблюдая за ленивыми курами, гуляющими по двору. Иногда он бежал за стариком, преследуя его, словно тень. Но из-за увечия он быстро уставал и вновь возвращался на свой подоконный пост, снова клал голову на лапы и разглядывал двор, изредка отряхиваясь от надоедливых мух.

– Погляди, Колтун, там письмо внутри и кипа документов.

Старик небрежно вытряхивал содержимое прямо на землю, словно опасался, что в посылке может быть что-то опасное, присланное с Большой Земли и способное осквернить его уединенную жизнь. Собака весело кружила у ног старика, то и дело наступая пыльными лапами на разбросанные бумаги. Она давно привыкла к тому, что у нее нет своего законного имени, потому отзывалась на что угодно, ковыляя к хозяину.

Старик оттолкнул пса, подобрал с земли письмо, отряхнул его и распечатал. Покуривая вонючую сигарету, он беспрестанно заходился в утробном кашле и выпускал в июльское небо серые клубы дыма. Солнце нещадно жарило, испепеляя пожелтевшую траву и мелкие степные растения, раскаляя все кругом до красноватого сияния, высушивая недавние следы потопа – грязные лужи на земле.

Даже в тени сарая было невыносимо жарко и душно, седые кудри старика взмокли и прилипли ко лбу, тонкая рубашка насквозь промокла на впалой груди. Разомлевшие куры гнездились в тени яблочных крон, разрывая лапами землю, чтоб добраться до прохлады. За это старик кричал на них и время от времени поколачивал длинным тонким прутом, загоняя их обратно в курятник. Но проходило несколько минут – и куры вновь возвращались к насиженным местам, разрыхляя почву у корней деревьев.

Чем дольше старик читал письмо, тем сильнее хмурились его брови, грозя сомкнуться над его потной переносицей. Он смял конверт, сунув его в карман, и вперился взглядом в линию горизонта, туда, где косыми квадратами желтели поля пшеницы и подсолнухов, тронутые легким призрачным маревом. Пес зевнул, опустился на ноги старика и тут же принялся посапывать, одурманенный и измотанный полуденным зноем.

– Внучка, значит, ко мне решили подселить. Представляешь, Лохмач? Родственники его в своем городе на машинах поубивались, а мелкого нахлебника теперь мне сюда притащут. На кой черт он мне нужен? Теперь всех сироток ко мне в дом везти будут? Как тебе такое, Обрубок?.. Дата-то в письме за июнь стоит… Пока жиртрест на своем велике сюда с письмом добрался… Это же аккурат на днях сюда его притащат. А меня спросить и не подумал никто, документов насовали в ящик – по закону, значит, обязан. Еще один рот кормить, а чем, спрашивается? Лето жаркое, урожай скудный будет. Как прокормиться? А мелкотне еще и сладости подавай, излишества всякие. Где их брать?.. Вот так мы, Колтун, с тобой и раньше срока в гроб сыграем, попомни мои слова! – он сокрушенно качал головой, пытаясь совладать с обуревавшим его волнением и страхом, нервно притоптывал ногой, от чего пес то и дело просыпался, глядя на хозяина сонными и не понимающими глазами…