Катерина Шувалова - Хранители полей. Деревенский роман

Весь следующий месяц старик провел в недобром и сварливом настроении, ругаться ему давно было не с кем, а потому он при каждом удобном случае раздражался и вымещал свое негодование на всем, что подворачивалось ему под руку: на глупых крикливых курицах, на суетливых кролях, даже на скрипучей оконной раме или слишком тугом дверном засове. Он стал злее и вспыльчивее обычного.

Обрывки его сварливых вскриков то и дело поднимал знойный ветер и уносил до соседских домов; в деревне наверху мигом поползли слухи, что старик-изгой, обособленно ютящийся в сырой балке, окончательно спятил от своего одиночества и что в балку спускаться стало опасно. Если и ранее туда никто не забредал, кроме трусливого почтальона или отбившейся козы, то теперь и подавно.

Старика же такое положение дел полностью устраивало – никто не тревожил его, не мешала на огороде надоедливая животина соседей, а сами они никогда не заглядывали в гости.

Лишь однажды какие-то ребятишки из нездешнего села решились подойти к его калитке: робко они, точно испуганные птенцы, приникли к прутьям ворот, со страхом и восторгом разглядывали его двор, надеясь отыскать в нем что-то страшное, ведьмовское да необычное. Ведь не зря о доме старика ходили слухи далеко за границами поселения, недаром им пугали строптивых детей, обещая отдать ему на растерзание!

Особенно впечатлительные молодые девушки придумывали и впрямь чудовищные небылицы. По их словам, старик прятал у себя в подполе чужих детей и ел их зимою. Кто-то всерьез утверждал, что во время войны он же убивал своих земляков, выдавал партизан немцам, выжигал целые деревни. Конечно, из живущих на холме никто в эти байки не верил и за чистую монету уж точно не принимал, однако дом старика все же обходили десятой дорогою.

Когда же юный почтальон разнес по округе невиданную новость, что к тому в скором времени перебирается осиротевший внук, то следует ли говорить, какие диковинные истории сразу же начал травить деревенский молодняк со всех окрестных поселений? Старики же в Черешневом только молча молились перед сном за несчастного ребенка, стоя под иконами и не понимая, отчего Господь уготовил ему такую печальную, полную лишений судьбу…

Черешневое, июль 1988 г.

Старик, скрипя не меньше своих проржавевших ворот, вышел за порог и остановился перед машиной. Вдалеке все еще витал пыльный туман, будто сама земля была встревожена таким внезапным вторжением и хотела предупредить местных жителей об опасности, давая условный сигнал.

Сухая пожилая женщина выгружала из багажника чемоданы, складывая их возле ворот. Водитель дряхлой машины сидел за рулем, всем своим видом демонстрируя, что он не собирается кому-либо помогать или покидать свое место, что он очень спешит и собирается вдавить педаль газа, едва последние пожитки окажутся на земле.

На пассажирском сидении сгорбилась маленькая худая фигурка, как будто она хотела еще больше вжаться в саму себя, сделаться полупрозрачной и незаметной, раствориться и растаять в раскаленном деревенском воздухе. Женщина закончила выгружать содержимое багажника, со вздохом отряхнула руки, вернулась к машине и открыла заднюю дверцу, приглашая маленького пассажира покинуть свое насиженное место.

Все это время старик молча стоял у ворот, в тени лохматого высокого ореха, облокотившись спиной о его ветвь, угрюмо наблюдая за всем происходящим. Ему не нравились ни чемоданы, которые аккуратной горкой сгрудились у его дома, ни водитель, который нервно выстукивал мелодию пальцами о руль, с раздражением поглядывая на свои наручные часы. Но больше всего ему не нравился мерзкий человечек, который вот-вот должен был показаться из машины, ступить ногами на его землю, переступить порог его дома и принести с собой массу тягостных и неприятных хлопот, насущных забот и Бог знает каких еще бесчисленных проблем.

Когда из машины показались блестящие лаковые туфельки, а вслед за ними – худые девичьи ножки, старик закашлялся больше обычного, с отвращением сплюнув на землю горькую зеленоватую слизь.

– Вы там совсем спятили, как я погляжу, – откашлявшись, грубо гаркнул он пожилой женщине. – Я думал, ко мне привезут внука. В письме было указано, что ребенка зовут Мишей. С каких пор… этих… – он с раздражением махнул рукой в сторону сконфуженной девочки, – называют мужскими именами?

Женщина, по-видимому, работница сиротского приюта, попыталась приветливо улыбнуться, подтолкнула смущенную девочку к старику, всунула ей в руки круглую коробку с тортом:

– Ну же, Микаэлла, не нужно переживать. Подойди к дедушке, отдай ему торт, пока он совсем не растаял на этом солнцепеке, – с некоторой опаской она покосилась на старика, когда тот без малейшего желания взял в руки протянутую ему коробку, пристально уставившись на девочку, как будто хотел пригвоздить ее к месту одним своим взглядом. – Извините, Захар Петрович, видимо, произошло недоразумение – мы не указали, что у вас внучка, нам было совсем не до этого… Понимаете, так много хлопот со всевозможными бумагами…

Но старик ее даже не слушал. Все его внимание было приковано к внучке. Она замерла, потупив голову с длинными волосами, убранными на затылке в хвост, судорожно сжимая небольшую плюшевую сумочку в форме мишки. Все ему казалось в ней отвратительным и раздражающе-неуместным: и ее нелепая, яркая одежда, и эта прическа, и даже белая кожа, которая раскраснеется и покроется ожогами после первого же дня под палящим деревенским солнцем. Девочка, казалось, прекрасно все понимала, она ни разу не подняла головы и не посмотрела старику в глаза.

– … И я очень сожалею о трагической кончине Вашего сына, я…

Женщине не удалось закончить свой монолог, старик нетерпеливо крякнул, оборвав ее на полуслове:

– Да-да, хватит уже тратить мое время. У меня много забот, так что поезжайте туда, откуда прибыли. Я не могу торчать здесь весь день, выслушивая эту ахинею. А тебе бы следовало привести себя в нормальный вид, ты не на пляски приехала. Сомневаюсь, что в свинарнике кто-то оценит твои наряды, – добавил он, все так же пристально сверля девочку взглядом. Затем он резко повернулся и молча пошел в дом, оставив внучку стоять за воротами в окружении своих чемоданов и растерянной работницы приюта.

– … Ничего, не плачь, дорогая… Просто ему нужно время, он обязательно тебя полюбит, посмотри, какая ты милая… Ну не расстраивайся… Ты привыкнешь, здесь так хорошо – свежий воздух… – донеслись до его уха обрывки сдавленных фраз, когда он поднимался на порог, но громкий стук захлопнутой двери оборвал все звуки со двора, как будто поставив жирную точку на его привычной, обыденной жизни.