Даниил Муха - Ромул – первый царь Рима. Эпическая повесть

Ему приснилось, что он подходит к дверям тюрьмы какого-то города, при этом стражи не было, а ворота были открыты. Дальше Ромул увидел, как он спускается вниз, в темноту, туда, где должны находиться заключенные. Какой-то знакомый до боли голос, голос из самого детства, звал его дальше и дальше. Внизу было темно, но Ромул взял факел у входа и с ним прошел в самые глубины лабиринта. Ему привиделось, что он подходит к одной из камер, откуда раздавался голос, зовущий его по имени. Вдруг голос умолк. При свете факела Ромул увидел на полу распростертое тело молодой женщины, она уже не звала на помощь, даже не дышала. Ромул воткнул факел в щель в стене и приподнял безжизненное тело женщины. И ему привиделось (о ужас!), что черты лица ему знакомы: глаза, которые смотрели на него когда-то с нежностью, теперь угасли; щеки, переливавшиеся румянцем когда-то у его лица, теперь были бледны; руки, ласкавшие его в колыбели, теперь безжизненно лежали на груди. Да, это его родная мать – сомнений нет! Вдруг женщина зашевелилась, почувствовав дыхание живого человека; ее глаза открылись и ласково посмотрели на него, Ромула; губы еле слышно выдавили: «О Ромул, милый сын, неужели это ты? Как я рада увидеть тебя перед смертью. Ромул, отомсти за меня коварному и злому Амулию, ради всех богов, – голос женщины стал чуть громче, – ради всех богов, сделай это, Ромул. И прощай. Прощай навсегда…»

– Нет, нет, только не это! О боги, за что такое наказание?! – и Ромул воздел руки к небесам.

Рем, плача, обратился к брату:

– Брат мой, мне приснилось, что будто я вошел в открытую темницу и увидел там женщину, лежащую на полу!

– То же самое хотел сказать и я, брат мой! Неужели это наша родная мать и она находится в темнице?!

Плистин и его супруга с волнением бросились к безутешным близнецам и стали успокаивать их как могли. Вдруг Плистин вскочил и указал пальцем на окно, возле которого продолжало царапаться когтями и крыльями противное перепончатокрылое животное.

– А ну, убирайся отсюда! – и с этими словами он бросился к окну, затянутому бычьим пузырем, предварительно взяв в руки метлу. Потом снял пузырь с окна и прогнал метлой пронзительно кричавшую летучую мышь.

Летучая мышь улетела прочь, в темноту необъятной ночи. И было очень тихо и темно, только раздавалось всхлипывание близнецов да увещевания хозяев дома, пытавшихся их успокоить.

Во дворце Амулия было тихо: прислуга знала, что царь устал и хочет спокойно провести время. Амулий полулежал на своем ложе в спальне, с ним находилась одна из наложниц. Вот единственное, что нравилось Амулию, – то, что многочисленные слуги трепетно исполняют все его прихоти, а наложницы ублажают его стареющую плоть. Государственные же дела, приемы послов, подавление народных волнений и военные действия против соседей – это невыносимое бремя, и Амулий стал понимать это все больше и больше. Да и совесть Амулия была постоянным раздражителем, от которого царь не мог спрятаться, как прятался он во дворце от народных бунтов. Может быть, тому виной его преступные замыслы и козни против родичей: родного брата, племянницы и других из рода Сильвиев? На это указывали весьма зловещие знамения, которые происходили неоднократно после того, как он, Амулий, стал узурпатором Альбы-Лонги. Например, он увидел, как в ясный солнечный день на крупного черного ворона, сидевшего на коньке крыши, набросилась стая белых воронят и разорвала его на куски. Такого Амулий никогда раньше не видел. Но еще больше испугало суеверного Амулия другое зловещее знамение: во время жертвоприношения по окончании сезона жатвы жертвенный бык, крепко связанный по ногам пеньковыми веревками и уже положенный на жертвенный камень, вдруг разорвал мешавшие ему путы, сбил с ног жреца с жертвенным ножом, а потом насмерть затоптал других служителей. Лишь подоспевшим стражникам удалось пронзить его копьями, и бык повалился на землю, окропив ее кровью, но церемония жертвоприношения была сорвана. По толпе прошел слух, что не к добру это. Простые люди заволновались и теперь более, чем раньше, проявляли недовольство деспотическим правлением.

Но, пожалуй, самым страшным для Амулия оказался сон, который приснился ему в последнюю ночь. Узурпатору привидилось, что будто он в страхе бежит через темный и дремучий лес. Сердце у него колотилось сильнее обычного, так как Амулий не знал, откуда исходит опасность. Среди многочисленных деревьев ему мерещились то оскаленные морды волков, то сверкающие клыки кабанов. А сзади как будто доносилась заунывная трель пастушеского рожка. Амулий бежал по лесной тропе и вдруг обнаружил топкое болото, но поздно – трясина схватила его за ноги и стала неумолимо тянуть в зловонную жижу, на самое дно. И в этот момент Амулий проснулся в своей кровати, весь в сильном поту и дрожа подобно осиновому листу. Это был всего лишь сон, но, тем не менее, ночной кошмар так напугал узурпатора, что он не мог думать о чем-нибудь другом.

Теперь Амулий лежал рядом с молоденькой наложницей на большой кровати и большими глотками пил неразбавленное водой вино из кубка, что обычно не делали греки и жители Центральной Италии. Подумав немного, царь велел наложнице немедленно удалиться, затем оделся и зазвонил в висящий у ложа колокольчик. Он понял, что нужно сделать, чтобы угодить совести, так мучавшей его.

Через несколько мгновений в комнату вбежал слуга, кланяясь и простирая руки над головой:

– Что прикажете, господин мой?

– Передай страже, чтобы освободили из темницы Рею Сильвию! – закричал уже захмелевший Амулий.

– Я не ослышался, о царь? – спросил слуга, заметив, что его повелитель пьян.

Амулий вскипел от ярости, желваки заиграли на его лице:

– Я сказал – привести Рею Сильвию во дворец!! Таков мой приказ! Да побыстрей!

Слуга раскланялся и вышел, во дворце сражу же все пришло в движение: стражники побежали в темницу, а прислуга принялась готовить запоздавший обед.

Через некоторое время вернулись стражники, но, к неудовольствию Амулия, Реи Сильвии с ними не было.

– Что это значит?! Где моя племянница?! – закричал Амулий, потрясая кулаками. Закричал и удивился про себя – и когда он в последний раз называл ее племянницей? Про это он уже не помнил.

Стража молчала, все были бледны и стояли как статуи, боясь проронить хоть слово.

Наконец начальник стражи тихо промямлил:

– Ваша племянница, о царь, к сожалению, потеряла рассудок. И она отказалась выходить из темницы, как мы ее ни уговаривали. Она ничего не помнит.

Вдруг в спальню вбежала с заплаканным лицом Анто и, потрясая кулаками, мотая головой, бросила своему отцу в лицо гневное обвинение:

– Ты – узурпатор, убийца! Ты довел ту, к которой я была привязана с самого детства, до истощенного состояния и безумия! И теперь бедняжка даже не может вспомнить, кто она и что с ней было, – настолько помутился у нее рассудок! Но бессмертные боги покарают тебя за преступные деяния! Недолго тебе осталось ждать, твой час близок! – И, развернувшись к дверям спальни, выбежала из комнаты, проклиная Амулия на все лады.