Array Сборник - Былины. Исторические песни. Баллады

А на ту пору Дунаюшко ухватчив был;

Он и падал полянице да на белы груди,

Из-за налучья выхватил булатный нож,

Он хочет пороть да груди белые,

Он хочет смотреть да ретиво сердцо,

Он сам говорит да таково слово:

«Уж ты ой, поляница да преудалая!

Ты уж коего города, коёй земли,

Ты уж коее дальнее украины?

Тебя как, поляница, да именём зовут,

Тебя как величают да из отечества?»

Лежочись поляница да на сырой земле,

А сама говорит да таково слово:

«Кабы я была у тя на белых грудях, -

Не спросила бы ни имени, ни вотчины,

Ни отечества я, ни молодечества,

Я бы скоро порола да груди белые,

Я бы скоро смотрела да ретиво сердцо».

Замахнулся тут Дунай да во второй након;

А застоялась у ёго да рука правая;

Он и сам говорит да таково слово:

«Уж ты ой, поляница да преудалая,

Ты уж коего города, коей земли,

Ты уж коее дальнее украины?

Тебя как, поляница, да именём зовут,

Тебя как величают да из отечества?»

Лежочись поляница да на сырой земле,

А сама говорит да таково слово:

«Уж ты ой еси, тихой Дунай сын Иванович!

А помнишь ли ты, али не помнишь ли?

Похожено было с тобой, поезжено,

По тихим-то вёшным да все по заводям,

А постреляно гусей у нас, белых лебедей,

Переперистых серых да малых утицей».

Говорит тут тихой Дунай сын Иванович:

«А помню-супомню да я супамятую;

Похожено было у нас с тобой, поезжено,

На белых твоих грудях да приулёжано.

Уж ты ой еси, Настасья да королевична!

Увезли ведь у вас мы нонь родну сестру,

Еще ту Апраксию да королевичну,

А за князя да за Владимира.

А поедем мы с тобой в стольно-Киев-град».

Тут поехали они как да в стольно-Киев-град

А ко князю Владимиру на свадебку.

А приехали они тут да в стольно-Киев-град,

Пировали-столовали да они у князя.

Говорит тут ведь тихой Дунай сын Иванович:

«Государь ты, князь Владимир да стольнокиевский!

Ты позволь-ко-ся мне-ка да слово молвити;

Хошь ты взял нониче меньшу сестру, -

Бласлови ты мне взять нонче большу сестру,

Еще ту же Настасью да королевичну».

Говорит тут князь Владимир да стольнокиевский:

«Тебе Бог бласловит, Дунай, женитися».

Веселым-де пирком да то и свадебкой

Поженился тут Дунай да сын Иванович.

То и сколько-ли времени они пожили,

Опеть делал Владимир да князь почестен пир.

А Дунай на пиру да прирасхвастался:

«У нас нет нонь в городе сильне меня,

У нас нету нонь в Киеве горазне меня».

Говорила тут Настасья да королевична:

«Уж ты ой, тихой Дунай да сын Иванович!

А старый казак будет сильне тебя,

Горазне тебя дак то и я буду».

А тут-то Дунаю да не зандравилось;

А тут-то Дунаю да за беду пришло,

За велику досаду да показалося.

Говорит тут Дунай да сын Иванович:

«Уж ты ой еси, Настасья да королевична:

Мы пойдем-ка с тобой нонь да во чисто поле;

Мы уж станем с тобой да нонь стрелятися,

Мы во дальнюю примету да во злачень перстень».

И пошли-де они да во чисто поле.

И положила Настасья перстень да на буйну главу

А тому же Дунаю сыну Ивановичу;

Отошла-де она да за три поприща;

А и стрелила она да луком ярым-е,

Еще надвое перстень да расколупится,

Половинка половиночки не убьет же.

Тут и стал-де стрелять опеть Дунаюшко:

А перв-от раз стрелил, дак он не дострелил,

А втор-от раз стрелил, дак он перестрелил.

А и тут-то Дунаю да за беду пришло,

За велику досаду да показалося;

А метит-де Настасью да он уж третий раз.

Говорыла Настасья да королевична:

«Уж ты ой, тихой Дунай, ты да сын Иванович!

А и не жаль мне князя да со княгинею,

И не жаль сёго мне да свету белого:

Только жаль мне в утробе да млада отрока».

А тому-то Дунай да не поверовал;

Он прямо спустил Настасье во белы груди, -

Тут и падала Настасья да на сыру землю.

Он уж скоро-де падал Настасье на белы груди, -

Он уж скоро порол да груди белые,

Он и скоро смотрел да ретиво сердцо;

Он нашел во утробы да млада отрока:

На лбу у него подпись-то подписана:

«А был бы младень этот силен на земли».

А тут-то Дунаю да за беду стало,

За велику досаду да показалося;

Становил ведь уж он свое востро копье

Тупым-де концом да во сыру землю,

Он и сам говорил да таково слово:

«Протеки от меня и от жены моей,

Протеки от меня, да славный тихой Дон».

Подпирался ведь он да на востро копье, -

Еще тут-то Дунаю да смерть случилася.

А затем-то Дунаю да нонь славы поют,

А славы-то поют да старины скажут.

В стольном в городе во Киеве

У славного сударь князя у Владимира

Три годы Добрынюшка стольничал,

А три годы Никитич приворотничал,

Он стольничал, чашничал девять лет,

На десятый год погулять захотел

По стольному городу по Киеву.

Взявши Добрынюшка тугой лук

А и колчан себе каленых стрел,

Идет он по широким по улицам,

По частым мелким переулочкам,

По горницам стреляет воробушков,

По повалушам стреляет он сизых голубей.

Зайдет в улицу Игнатьевску

И во тот переулок Маринин,

Взглянет ко Марине на широкий двор,

На ее высокие терема.

А у молоды Марины Игнатьевны,

У нее на хорошем высоком терему

Сидят тут два сизые голубя,

Над тем окошком косящатым,

Целуются они, милуются,

Желты носами обнимаются.

Тут Добрыне за беду стало,

Будто над ним насмехаются;

Стреляет в сизых голубей;

А спела ведь тетивка у туга лука,

Звыла да пошла калена стрела.

По грехам над Добрынею учинилося,

Левая нога его поскользнула,

Права рука удрогнула,

Не попал он в сизых голубей,

Что попал он в окошечко косящатое,

Проломил он оконницу стекольчатую,

Отшиб все причалины серебряные,

Расшиб он зеркало стекольчатое;

Белодубовы столы пошаталися,

Что питья медяные восплеснулися.

А втапоры Марине безвременье было,

Умывалася Марина, снаряжалася

И бросилася на свой широкий двор:

«А кто это, невежа, на двор заходил,

А кто это, невежа, в окошко стреляет?

Проломил оконницу мою стекольчатую,

Отшиб все причалины серебряные,

Расшиб зеркало стекольчатое».

И втапоры Марине за беду стало,

Брала она следы горячие молодецкие,

Набирала Марина беремя дров,

А беремя дров белодубовых,

Клала дровца в печку муравленую

Со темя следы горячими,

Разжигает дрова палящатым огнем,

И сама она дровам приговариват:

«Сколь жарко дрова разгораются

Со темя следы молодецкими,

Разгоралось бы сердце молодецкое

Как у молода Добрынюшки Никитьевича.

А и Божья крепко, вражья-то лепко».

Взяла Добрыню пуще вострого ножа

По его по сердцу богатырскому:

Он с вечера, Добрыня, хлеба не ест,