Конфуций - Уроки мудрости

Ты бьешь в барабан, и разносится гром,
Внизу ты гуляешь под этим холмом.
Порою ли зимнею, летним ли днем
Там с белым стоишь ты от цапли пером [126] Перо белой цапли – принадлежность танцора. .

Ты в накры [127] Накры – ударный музыкальный инструмент, напоминающий литавры. из глины ударил, опять
Идешь по дороге на холм погулять.
Порою ли зимнею, летним ли днем
Готов с опахалом из перьев плясать!

Там вязы растут у восточных ворот,
Дубы на вершине крутого холма.
Сегодня, я знаю, Цзычжунова дочь
Под теми дубами нам спляшет сама!

Прекрасное утро избрали – вдали,
По южной долине мы будем гулять…
Сегодня не треплет никто конопли,
От площади рыночной пляски пошли!
В прекрасное утро мы вышли с тобой!
Идем по дороге все вместе гурьбой.
Ты – яркая мальва в цвету по весне,
Душистых дай перечных зернышек мне!

За дверью из простой доски
Возможен отдых без тревог;
Я у бегущего ключа,
Голодный, радоваться мог!

Ужели рыбой на обед
Должны быть хэские лещи? [128] Хэские лещи – лещи из р. Хуанхэ.
Жену берешь – ужель и здесь
Ты только Цзян из Ци ищи? [129] Цзян из Ци ищи. – Цзян – родовое имя циских князей. Ужели в жены обязательно брать девушку, принадлежащую к княжескому роду?

Ужели рыба на обед –
Лишь карп из Хэ, и нет иной?
Ужели только Цзы из Сун [130] Цзы – родовое имя сунских князей.
Достойна стать твоей женой?

Есть у восточных ворот водоем,
И коноплю можно вымочить в нем.
Цзи, ты собой хороша и мила, –
Песню я спел бы с тобою вдвоем.

Есть у восточных ворот водоем,
Носим крапиву мочить в этот ров.
Цзи, ты собой хороша и мила –
Речи вести я с тобою готов!

Есть у восточных ворот водоем,
Вымочить можно в том рву камыши.
Цзи, ты собой хороша и мила, –
Поговорить мне с тобой разреши!

Там, у восточных ворот, зеленеют ракиты –
Пышной густою листвою их ветви покрыты.
Встретиться в сумерки мы сговорились с тобою,
Звезды рассвета блестят, обещанья забыты.

Там, у восточных ворот, зеленеют ракиты –
Ветви их скрыты густою и пышной листвою.
Встретиться в сумерки мы сговорились с тобою,
Звезды рассвета блестят над моей головою.

У врат могильных разрослись жужубы;
Срежь их топор – они несут нам беды.
Правитель наш неправый и недобрый,
И нрав его в стране всем людям ведом.
Хоть ведом – нет предела и управы –
Был издавна таков правитель нравом.

У врат могильных разрослись и сливы;
Слетясь на них, грозят бедою совы.
Правитель наш неправый и недобрый,
Все люди князя обличать готовы.
Моим словам не внемлет он, но вскоре,
Поверженный, о них он вспомнит в горе.

Вьет гнездо сорока на плотине;
На горе хорош горошек синий.
Кто сказал прекрасному неправду?
Сердце скорбь наполнила отныне.

Черепицей к храму путь устлали;
Пестр, хорош ятрышник в горных далях.
Кто сказал прекрасному неправду?
Сжалось сердце в страхе и печали.

Вышла на небо луна и ярка, и светла…
Эта красавица так хороша и мила!
Горечь тоски моей ты бы утешить могла;
Сердце устало от думы, и скорбь тяжела.

Светлая, светлая вышла на небо луна…
Эта красавица так хороша и нежна!
Горечь печали могла бы утешить она;
Сердце устало, душа моя грусти полна.

Вышла луна, озарила кругом облака –
Так и краса моей милой сверкает, ярка.
Путы ослабь, что на сердце связала тоска, –
Сердце устало, печаль моя так велика!

Чем же я буду так занят в Чжулинь?
Следом иду, провожаю Ся Нинь.
Это иду я не в город Чжулинь –
Следом иду, провожаю Ся Нинь.

«Вы запрягите четверку коней –
В Чжу отдыхать я поеду на ней.
Сам погоню я коней молодых –
Завтракать в Чжу я поеду на них!»

Там, где плотина сжимает наш пруд,
Лотосы там с тростниками растут.
Есть здесь прекрасная дева одна…
Кто мне поможет? – Печали гнетут;
Встану ль, прилягу ль – напрасен мой труд,
Слезы обильным потоком текут.

Там, где плотина сжимает наш пруд,
Там с валерьяной росли тростники.
Есть здесь прекрасная дева одна,
Стан ее пышен, прекрасны виски.
Встану ль, прилягу ль – напрасен мой труд,
В сердце лишь боль бесконечной тоски.

Там, где плотина сжимает наш пруд,
Лотосы там расцветают меж трав.
Есть здесь прекрасная дева одна,
Стан ее пышен и вид величав.
Встану ль, прилягу ль – напрасен мой труд,
Долго томлюсь, к изголовью припав!

Вы в шубе бараньей опять беззаботно гуляли,
А в лисьей опять на дворцовом приеме стояли.
Могу ли о вас я не думать в тоске и в тревоге?
Уж сердце устало – болит и болит от печали.

Вы в шубе бараньей гуляете всюду без цели,
А лисью вы, сударь, в дворцовых покоях надели.
Могу ли о вас я не думать в тоске и в тревоге?
Вы сердце мне скорбью глубоко поранить успели.

Баранья та шуба как будто намазана салом,
Лишь выглянет солнце – и шуба в лучах заблистала.
Могу ли о вас я не думать в тоске и в тревоге?
Давно уж печаль так глубоко мне в сердце запала.

Коль путника встречу порою под шапкою белой [132] Под шапкою белой… в белой одежде – то есть в трауре. ,
А путник от скорби по близким – худой, пожелтелый, –
Опять утомленное сердце мое заболело!

Лишь путника встречу я в белой одежде убогой –
Как ранено сердце мое и тоской и тревогой,
И следом за ним я отправился б той же дорогой!

Увижу: у путника белым колени прикрыты –
Вновь путами скорби и сердце и дух мой повиты,
И, кажется, скорбью одной воедино мы слиты.