Наполеон Бонапарт - Наполеон. Афоризмы

Я дал новый толчок предпринимательству, чтобы оживить французскую промышленность. Десять лет во Франции наблюдался прогресс. Она пришла в упадок, только когда вернулась к своему прежнему плану колонизации и займов.

Я совершил ошибку, вторгнувшись в Испанию, ибо не знал духа этого народа. Гранды призвали меня, а толпа отвергла. Эта страна недостойна монарха из моей династии.

В день, когда свергнутые правители вновь занимали трон, они утрачивали остатки благоразумия. И было непохоже, что они еще хоть когда-либо к нему прислушаются.

Со времен изобретения книгопечатания на царство было призвано Просвещение, но на деле власти управляют так, чтобы обуздать его.

Если бы революционные атеисты не ставили все под сомнение, их утопия была бы не так уж и плоха.

Девятнадцать из двадцати стоящих у власти не признают морали; но в их интересах убедить мир, что они хорошо распоряжаются своим могуществом; это делает их честными людьми.

Нивозские заговорщики не писали на своих стрелах, подобно противникам Филиппа: «Я целюсь в левый глаз правителя Македонии».

Коалиция одержала грандиозную победу, когда отправила в отставку всю старую армию. Она не боится новичков; она их еще не испытала.

Когда я отказался от мира под Шатильоном, союзники не видели ничего, кроме моего неблагоразумия, и думали, что это удачный момент, чтобы противопоставить мне Бурбонов. Я не хотел быть обязанным за трон милости иноземцев. Моя честь осталась незапятнанной.

Вместо отступления под Фонтенбло я мог бы драться: моя армия была по-прежнему сильна; но я никогда не хотел проливать французскую кровь в своих личных целях.

Когда я высадился в Каннах, там не было ни заговорщиков, ни заговоров. Я пришел с парижскими журналами в руках. Эта экспедиция, которая вошла в историю как рискованная, была совершенно разумной. Мои ворчуны[] были плохо одеты, но в их груди бились бесстрашные сердца.

Вызов брошен Европе; государства второго и третьего порядка, не защищенные главенствующими странами, исчезнут с лица земли.

Мне сказали, что великий критик Фьеве судит обо мне более придирчиво, чем естественный философ {2} 2 Делиль де Саль . Чем более он разоряется о моем деспотизме, тем более меня уважают французы. Он — наименее значительный из ста двадцати префектов в моей империи. Я не знаю, что он имеет в виду под своей « административной перепиской».

Философские определения ничуть не лучше определений теологических.

Ривароль нравится мне гораздо больше своими эпиграммами, нежели своими убеждениями.

Мораль — искусство гадательное, как наука о цветах; но она является характеристикой высшего разума.

Даже самые величественные вещи могут быть извращены и представлены в самом дурацком виде. Если бы Скаррона подрядили переводить «Энеиду», получился бы бурлеск по мотивам Вергилия.

Политическая свобода, если разобраться, это басня, выдуманная правителями, чтобы усыпить бдительность управляемых.

Чтобы люди могли быть по-настоящему свободными, управляемые должны быть мудрецами, а управляющие — богами.

Сенат, который я назвал охранительным, вместе со мной подписал отречение от власти.

Я свел военное искусство к стратегическим маневрам, которые давали мне превосходство над моими противниками. В конце концов они приспособились к моему методу. Всему истекает срок.

В литературе невозможно сказать ничего нового; но в геометрии, физике и географии все еще может быть какой-то прогресс, если он будет продвигаться хотя бы по шагу в столетие.

Социальная система, треща по швам, страшится своего надвигающегося падения.

Победа всегда достойна награды, будь она достигнута личным везением или приложенными усилиями.

Моя система образования была единой для всех французов; не законы созданы для людей, но люди — для законов.

Меня сравнивали со многими выдающимися людьми древности и современности; на самом деле я несхож ни с одним из них.

Ни одну музыку я не слушал с таким удовольствием, как татарский марш Мегюля.

Мой план высадки в Англии был серьезен. Ничто, кроме событий на континенте, не остановило бы меня.

Говорят, мое падение гарантировало спокойствие в Европе; и забывают, что она обязана именно мне за покой. Я довел революцию до конца. Теперь правительства блуждают без компаса.

Английское министерство покрыло себя позором за нападки на мою персону. Я был премного удивлен, когда прочел в газетах, что я стал арестантом. Я по своей воле поднялся на борт «Беллерофона».

Когда в письме принцу-регенту я просил его о гостеприимстве, он упустил прекрасную возможность снискать себе славу.

Все в нашей жизни подчинено расчетам; мы должны поддерживать баланс между добром и злом.

Легче придумывать законы, чем воплощать их в жизнь.

Законная сила правительства состоит в единстве интересов; в них не может быть расхождений без того, чтобы не нанести себе же смертельный удар.

Союзники доказали, что они хотели добраться не до меня, а до моих достижений и славы Франции; вот почему они наложили на нее контрибуцию в семьсот миллионов.

Конгресс — это басня, совместно слагаемая дипломатами. Это перо Макиавелли, объединенное с мечом Магомета.

Мне обидно за честь Моро, погибшего в рядах врага. Если бы он пал в своей стране, я бы завидовал его судьбе. Меня упрекали за его изгнание; молва ошиблась: нас было двое, а нужен был лишь один.

Я дал французам свод законов, который проживет дольше, чем все памятники моего могущества.