Дмитрий Лихачев - Поэзия садов

От всех Эрменонвильских домиков, живописно рассеянных по лугу, отличается тот, который строен для Жан-Жака, но достроен уже по смерти его: самый сельской и приятный! Подле садика, огород; лужок, орошаемый ручейком; густыя дерева; мостик, примкнутый к двум большим вязам, и маленький жертвенник, с надписью:

Под сению одного дерева стоит канапе, с надписью:

Руссо переехал в Эрменонвиль 20 Мая 1778, а умер 2 Июля… Прах его хранится на маленьком прекрасном островке, île des peupliers [393], осененном высокими тополями… Вам хочется и слушать перевощика, и читать надписи на берегу, и видеть скорее гроб Ж. – Жаков…

Всякая могила есть для меня какое-то святилище; всякой безмолвной прах говорит мне:

Приведенный большой отрывок из Н. М. Карамзина отлично рисует все изложенные в предшествующих разделах характерные элементы романтического парка. Здесь и «романтическая эрудиция» разного рода, и необходимая чувствительность, и все атрибуты меланхолии: памятники, урны, надгробия, жертвенники, хижины и искусственные развалины, воспоминания исторические и литературные, надписи с изречениями и стихами, сувениры, символы и эмблемы, имитация нетронутой природы, ручьи, каскады, озеры, резкие переходы от света к тени и наоборот, преобладание живописности над архитектурностью с прямой отсылкой к любимому художнику романтиков – Н. Пуссену и т. д.

Характерно, однако, что в русском романтизме начался пересмотр отношения к меланхолии. В. А. Жуковский в статье «О меланхолии в жизни и в поэзии» противопоставляет меланхолию более высокой, по его мнению, скорби: «Что такое меланхолия? Грустное состояние души, происходящее от невозвратимости утраты, или уже совершившейся, или ожидаемой и неизбежной. Причины меланхолии суть причины внешние, истекающие из всего того, что нас окружает и что на нас извне действует. Скорбь или печаль есть состояние души, томимой внутренней болезнию, из самой души истекающею; и хотя причины скорби могут быть внешние, но они, поразив душу, не дают ее ей самой, и скорбь в ней тогда так же присутственна, как и сама жизнь. Меланхолия питается извне: без внешнего влияния она исчезает. Скорбь питается изнутри, и если душа, ею томимая, не одолеет ее, то она обращается в уныние, ведущее наконец к отчаянию; если же, напротив, душа с нею сладит, то враг обращается в друга, союзника, и из расслабляющей душу силы (то есть из силы этой скорби, ее гнетущей) вдруг рождается великое могущество, удваивающее жизнь. Меланхолия есть ленивая нега, есть, так сказать, грустная роскошь, мало-помалу изнуряющая и губящая душу. Скорбь , напротив, есть деятельность, столько же для победившей ее души образовательная и животворная, сколько она может быть разрушительна и убийственна для души, ею побежденной» [395].

«Утилитарные» сады не только не исчезли в XVIII и начале XIX в. в парках романтизма, но получили особенное развитие, и именно от них ведут многие историки искусства одно из начал пейзажных парков. «Сельский» способ устройства садов («The Farm-like Way of Gardening») проповедовался в XVIII в. Томасом Уотли и Горацием Волполом [396].

Отдельные уголки сельского утилитаризма (молочни, скотные дворы, «пастушеские хижины» и пр.) были в известной мере остатками рококо в романтических парках, но остатками, органически вошедшими в романтический стиль.

При императрице Марии Федоровне при Молочном домике в Павловске был скотный двор для коров, овец и домашней птицы [397].

Шале в Павловском парке было построено в 1780 г. по типу шале в Трианоне. «По желанию великой княгини Марии Федоровны, при Старом шале был разбит огород, для занятий в нем детей ее высочества. Великие князья отбивали грядки, сеяли, садили; великие княжны пололи, занимались поливкою овощей и цветов и т. д. Час отдыха возвещался звоном в колокол на кровле Старого шале, звонила нередко сама августейшая хозяйка, и „работники и работницы“ собирались к завтраку, приготовленному в комнатах Шале или на дворе под сенью веранды» [398].

Павловская Ферма была самым любимым местом устроительницы и владелицы Павловского – Марии Федоровны. Она постоянно упоминает о Ферме в своих письмах и дает по ней распоряжения [399]. Саблуков пишет о Павловске: «Павловск, личная собственность императрицы Марии, был разукрашен весьма изящно, и всякий клочок земли в нем, мало-мальски к тому способный, был ярко запечатлен ее вкусом, ее наклонностями, ее воспоминаниями о заграничных путешествиях… Каждый вечер происходили здесь сельские праздники, поездки, закуски, театральные представления, импровизации, разные сюрпризы, балы и концерты, а императрица, ее прелестные дочери и невестки своею приветливостью и изяществом придавали этим увеселениям характер восхитительный. Сам Павел предавался им с увлечением» [400].

Примеров такого рода буколического быта в садах романтизма и рококо можно было бы привести очень много. Достаточно и этих.

Характерно и очень важно следующее: в буколических мотивах романтических парков ясно видно, насколько тесно было связано садовое искусство с «садовым бытом». Сад был живым организмом во все века и при всех стилях, и есть элементы в садовом искусстве, особенно периода романтизма, которые просто невосстановимы и непонятны вне их повседневной жизни.

В романтическом искусстве сад перестал быть противоположностью природе. Он перестал быть отгорожен от окружающей местности видимыми изгородями. Он должен был быть разнообразен не только благодаря редким растениям, в нем собранным, но также и тем картинам, которые открывались в нем на каждом шагу и выходили иногда за пределы владений его хозяина. Сад стал совокупностью различных пейзажных картин. Как мы уже видели, вместо архитектурных задач садоводы стали ставить себе прежде всего живописные.

Благодаря отсутствию оград сад романтизма приходил в гармонию с окружающей природой. «Как богата, как весела, как живописна природа сельской местности! – восклицал Волпол. – Разрушение стен сделало открытым каждое усовершенствование пейзажа, каждая прогулка стала осуществляться через последовательность смены пейзажей» [401].