Паола Волкова - Мост через бездну. В пространстве христианской культуры

В переводе на наш язык имеется в виду пассионарное перерождение. Птица Феникс – возрождение, как и Лошадь, выходящая из воды. Это означает, что все начинается с начала. И Конфуций боится, что все кончено, потому что не видит нигде этой точки пассионарного возмущения. И даже если Гумилев не прав, он предлагает хоть какой-то вариант размышлений и доказывает это в своих книгах.

Однажды, когда я была в гостях у Гумилева, он спросил: «Куда это вы все торопитесь? Побудете 45–50 минут и все – вас нет». – «Я ведь все записываю и боюсь, что через 50 минут нашего разговора ничего не вспомню». Он засмеялся и сказал: «Сидите. Если поймете, когда будете записывать, что что-то забыли – позвоните и я снова расскажу».

На курсах, где я тогда работала, директором была женщина, которая не признавала Гумилева. На предложение пригласить его, чтобы прочитал студентам лекцию, директор вспылила: «Что?! Гумилева? Он сумасшедший! Он вообще не ученый». – «Не надо! Он – не ученый, он – сумасшедший, мало ли у нас не ученых и сумасшедших. Вон, вы своих марксистов зовете, они тоже сумасшедшие и не ученые, а почему же вы не хотите такого интересного человека пригласить?» Директор подумала и согласилась: «Хорошо, на вашу ответственность. Если что-нибудь случится, отвечать будете вы, а я никогда не приду на его лекции». – «Идет!»

Еще книг его не было, а наши студенты его уже слушали. Почему в разговоре о Средних веках так важен Гумилев? Потому, что Средневековье никогда не было мрачным, оно было великим и гениальным. И таких эпох в истории Европы – мощных, гениальных, талантливых – было много, а мы до сих пор не можем все это осмыслить.

Для мира и для людей плохо, когда происходит пассионарный спад. Тогда все становится полным нолем. А когда возникает пассионарное возбуждение, то и люди становятся очень мощными, и страсти кипят нешуточные. И Гумилев очень точно указывает это время, которое начинается с Каролингской империи, когда Карлом Великим были созданы совершенно феноменальные условия. Например, Гумилев объяснял, что в России пассионарный толчок был связан с Куликовской битвой, когда образовалось Русское государство. Произошел мощнейший пассионарный толчок, и появилось очень много пассионариев: Сергий Радонежский, Рублев и такие, особенно страстные и немыслимые, как Никон, протопоп Аввакум, Петр I. Это все попадает в ту пассионарную волну, которая очень активно действует, по его расчетам, на протяжении тысячи четырехсот лет. Потом она начинает спадать. И вот как раз в этот период необыкновенного, просто потрясающего пассионарного состояния складывается совершенно удивительная атмосфера, которая породила западноевропейскую культуру.

Если вы откроете абсолютно любую книгу, которая называется «История искусства», то сразу обнаружите некое деление, крайне необходимое для тех, кто первыми писали историю искусства. А кто первым писал историю искусства? Когда она родилась и потребовала такой бесполезной, ненужной и глупой профессии, как искусствоведение? Первая книга по античному искусству была написана в XVIII веке гениальным человеком, которого звали Иоахим Винкельман. И что удивительно, она до сих пор интересна. Он первый, кто все систематизировал. А что это значит? Он сделал естественный процесс жизни искусственным, поделил на клеточки. Немцам нет и никогда не будет равных в мире, потому что они трудяги и систематисты. Они все последовательно расписали: и какие были века, и кто когда жил-был, вот это ранний романский стиль, а это романский стиль, а вот тут поздний романский стиль, а здесь готический.

Разумеется, в реальности этого нет. Это делается для системности в голове. На самом деле этого деления не существует, потому что те же итальянцы всегда оставались на уровне романского стиля, и никакого другого у них не было. Как он у них сложился изначально, так они и остались его приверженцами. Они испытывали влияние Византии в разных областях, но основа – романский стиль. И даже когда они в эпоху Возрождения инкрустировали свои соборы цветным мрамором, в византийской манере, все равно они остались романскими соборами. У итальянцев нет готики. У них есть одно или два здания, которые они выдают за готику, но это все не то. Итальянцы сразу перешли к эпохе Возрождения, которая создает совершенно новое искусство, не отказываясь от романского стиля.

Итальянцев очень интересуют стены. Почему эта тема стены? Потому, что на стене можно рисовать картинки. И когда мы приходим в романскую итальянскую церковь, то мы приходим, чтобы посмотреть на эти картинки. И все итальянские художники являются приверженцами стены. Даже тогда, когда уже наступил XVII век, появилось еще одно чудо романской стены – это гений Караваджо. И сейчас мы ходим по Риму и ищем те церкви, те соборы, где есть роспись Караваджо. Поэтому нельзя говорить о том, что романское искусство кончилось. Как оно может кончиться, если оно так фантастически цветет?

А вот где существует классика – так это во Франции. Она дает абсолютное представление о том, что такое классика средневековой жизни, классика средневековой культуры, потому что Франция и создала ее. Это идеальная страна Средневековья. И надо знать о том, как Франция расставалась со своим Средневековьем: мучительно, со слезами, с трагедией. Произошло это благодаря супергениальному политику, равного которому во Франции никогда не было, который вывел страну в новое пространство, в новую эпоху, в новую историю, вынул ее из того, что она так любила. И этим человеком был кардинал Ришелье. Он это сделал, потому что основой французской средневековой идеи было рыцарство.

Франция создала идеальную рыцарскую культуру, которая пошла по всему миру. Не англичане, а французы возродили культ идеальных рыцарей, особенно такого, как король Артур. Великий английский писатель Томас Мэлори написал книгу «Смерть Артура» на основе французских легенд. Это гениальная книга, потому что Мэлори в XV веке собрал все легенды о короле и осмыслил их. До него об этом писал француз Кретьен де Труа, и он же записал историю про Тристана и Изольду. Все это – рыцарская культура, и именно Франция создала фантастически идеальную рыцарскую культуру. И неважно, что они плохо пахли, потому что плохо мылись, неважно, какими они страдали болезнями, потому что пили из немытой посуды. Не имеет значения, что они презирали основы гигиены. Может быть, в бытовом смысле для современных людей это некрасиво. Главное – то, что дошло до нас, рыцарская культура в разных ее проявлениях.

Она действительно стала складываться при дворе Карла Великого. А он на самом деле был Великим. Он был прекрасным законодателем. При нем создаются первые образы рыцарственного служения. В его законодательном сборнике (или, иначе, кодексе) была одна великолепная запись. Если вы доносите на своего соседа, то в тюрьму садитесь вы, а не он. До тех пор, пока не выяснится, написали вы правду или нет. Если вы написали неправду, вам отрубали правую руку, которой вы писали. А в XVII веке стоило только дунуть в щель, как тут же брали того человека, на которого дунули. Вот оно, падение рыцарской культуры! А что делали с врачами, которые плохо лечили? Спаси бог, если ты оперируешь, а больной у тебя умрет! Лучше обе руки самому себе отрезать или вообще врачевать не ходить. Вот таким был кодекс Карла. Это был не просто идеальный гражданский – это был идеальный рыцарский кодекс. Поэтому при нем сложилась гениальная идея отношения вассалов к сюзерену и великий миф о великом рыцаре Роланде.