Екатерина Юхнева - Петербургские доходные дома. Очерки из истории быта

Перед вами, дорогой читатель, – книга о доходных домах Петербурга. Мы вроде бы прекрасно знаем их, поскольку многие из нас еще живут в очень старых домах. Кто-то бывал в гостях в подобном жилье. Уж нам ли их не знать! Казалось бы, и изучать тут нечего. Но разве не любопытно узнать, как жили люди без водопровода, канализации, парового отопления, электричества и прочих бытовых благ, привнесенных техническим прогрессом? В сутолоке будней мы мало обращаем внимания, как меняются жизнь и, в частности, наше жилище.

Мне скоро исполнится полвека, и даже на моей памяти произошли потрясающие бытовые изменения. Я родилась в центре Ленинграда еще при печном отоплении. Когда у нас появилось паровое отопление, печку продолжали иногда протапливать в дождливые холодные дни, при отключенных на полгода батареях. И бесконечно жаль, что живой трескучий огонь в топке и теплый бок печки-голландки, к которому можно было прижаться, и запах дров во дворах ушли из нашей жизни, хотя, конечно, паровое отопление очень удобно.

Я еще помню застроенные дровяными сараями тесные ленинградские дворы, после сноса сараев внезапно опустевшие и ставшие такими просторными. И было жаль, что не придется больше съезжать с покатой крыши сарая в мягкий сугроб. А в дровяники на лестницах, что находились у дверей каждой квартиры, начали складывать наши с братом старые игрушки и другой домашний хлам.

Помню (мне было девять лет), пришли рабочие и разобрали кирпичную кухонную плиту (ее уже давно не топили, а покрыв клеенкой, использовали как хозяйственный стол). На ее фундаменте поставили ванну, и прекратились наши еженедельные походы в баню. Я любила баню, ощущая в ней свою взрослость. Ведь детей долго, лет до семи, мыли в довольно больших оцинкованных ванночках дома. А спустя года три после установки ванны провели горячую воду, помню, как мы, дети, радовались этому, поскольку выполнять нашу обязанность – мыть посуду – стало гораздо приятнее под краном, а не в тазике с жирной водой.

Впервые я попала в «хрущевку», когда в первом классе меня пригласила в гости девочка-одноклассница. Квартира из четырех комнат выглядела такой миниатюрной, что показалась мне тогда какой-то «невсамделишной». По площади в нашей обычной старопетербургской двухкомнатной могли поместиться две такие четырехкомнатные квартиры, а по объему – больше трех. Мебель в «хрущевке» выглядела непривычно миниатюрной, и казалось, что жилье приспособлено лишь для детей и живут в ней одни дети. Помню, что везде сидели куклы, и про себя я назвала эту квартиру «кукольным домиком».

У нас дома постепенно появлялись новые вещи: телевизор «Ленинград» с маленьким экраном и большой линзой, высокий, с закругленными углами холодильник «ЗИСМосква». Правда, с появлением электрического холодильника мы, как и многие, продолжали пользоваться и ящиком-холодильником за окном.

Так в детстве я стала не просто свидетелем, а на себе прочувствовала те кардинальные, прямо-таки революционные изменения жилища.

На наших глазах по сей день уходит в небытие старое петербургское жилье. Какие-то квартиры с их петербургским обликом погибли при капитальном ремонте здания, какие-то при так называемом «евроремонте» самих квартир. Петербург как будто надел маску. Сохраняются только фасады-маски, за ними прячется современное жилище. Уничтожается истинная планировка петербургских квартир, исчезают их печи-голландки и камины, лепные плафоны, массивные филенчатые двери с медными ручками, окна с привычными петербургскими рамами заменяются на разнокалиберные стеклопакеты.

Эта книга – попытка создания своеобразного памятника не парадному, а повседневному Петербургу, где жили мы, наши родители, наши бабушки и дедушки. Тому Петербургу, что сложился к началу XX века. И хотя городу вернули его историческое имя, но нас все дальше и дальше уносит от подлинного старого Петербурга река времени. Как хорошо сказал в одном из своих стихотворений интеллигентно-петербургский артист С. Ландграф:

Кому адресована эта книга? Всем нам. Старшему поколению, надеюсь, будет приятно вспоминать вместе со мной о своем житье-бытье. У них я прошу прощения за подробные описания довольно банальных для них предметов и явлений. Но я делаю это для молодежи, для которой наша бытовая история – terra incognita. И, что забавно, уровень представления по истории повседневности, быта одинаково низок как у школьников обычных школ, так и у студентов, оканчивающих исторические факультеты.

«Новое – хорошо забытое старое». Сегодня многие, разбогатевшие в смутное время перестройки, вкладывают деньги в приобретение квартир для последующей сдачи их в наем. Возможно, читателям этой категории будет любопытно и полезно ознакомиться с деталями прежних взаимоотношений квартиранта и домохозяина, узнать, что и на каких условиях сдавалось под жилье, а что – под торгово-ремесленные заведения.

Само понятие «бытовая история» – чрезвычайно обширно. Отбор затрагиваемых в данной книге тем и степень обстоятельности их изложения, конечно, весьма субъективны. О чем-то упоминается вскользь, о чем-то рассказано подробнее. Ведь о многих аспектах (о городской архитектуре, о технике строительства и т. д.) написаны многочисленные обстоятельные монографии. Я же старалась сосредоточиться на малоизвестном.

Мне хотелось, с одной стороны, избежать ностальгических сетований со слезой об утраченном блистательном Санкт-Петербурге с роскошными «барскими» квартирами, а поддаться этому искушению так легко – ведь сохранилось много материалов по жилищам высших слоев петербуржцев: это и планы квартир с полным описанием обстановки всех парадных комнат, и изобразительные, и мемуарные, и эпистолярные источники.

С другой стороны, не стоит увлекаться и живописанием ужасающей жизни городского дна, где единицей найма выступала даже не койка, а пол-койки. Хотя к этому толкает обилие материала – существует масса обследований второй половины XIX века: это отчеты фабричной инспекции, санитарных врачей и всевозможных комиссий. Да вся демократическая пишущая общественность не жалела «темных красок» для описания жилищ бедноты.