Василий Аузан - Стимулы, парадоксы, провалы. Город глазами экономистов (сборник)

Модернизация – это переход от доминирования факторов «первой природы» (не зависящих от людей) к факторам «второй природы» (рукотворных). Поэтому города – один из важнейших компонентов модернизационного развития. Они созданы людьми; эффект масштаба и разнообразие – результат деятельности общества.

Из-за неравномерности пространственных факторов не может быть равномерного развития в пространстве. Но можно ли корректировать это неравенство и до какого предела? Как пройти между Сциллой и Харибдой – рисками пространственного неравенства и экономическими издержками выравнивания – и найти оптимум?

В крупных странах догоняющего развития территориальное неравенство очень велико: это Бразилия, Китай, Индия. В России оно даже больше, если сравнивать Ингушетию с Ненецким автономным округом. Но так делать не стоит, поскольку невозможно измерить теневую экономику Ингушетии, а в Ненецком АО помимо 40 тысяч собственного населения работает много вахтовиков, добывающих нефть. В целом по уровню регионального неравенства Россия сопоставима с крупными странами догоняющего развития. При этом и социальное, и экономическое неравенство с середины 2000-х годов смягчалось за счет перераспределения огромной нефтяной ренты. Хорошо ли это? Для социального неравенства – хорошо, если перераспределение способствует росту человеческого капитала в менее развитых регионах. Для экономического развития – не очень. Логика простая: если страна делает ставку на конкурентоспособные регионы и города, то развитие всей страны идет быстрее, потому что вы запрягаете сильных лошадок. Если вы подтягиваете слабых, то средняя скорость падает.

Для развитых стран Евросоюза приоритетно выравнивание регионов, для догоняющих – рост конкурентоспособных регионов, вытягивающих всю страну. Китайцы сначала стимулировали развитие своих прибрежных регионов и только потом разработали программы развития внутренних территорий. Но тут они делают ставку на территории с конкурентными преимуществами: региональные центры, города с лучшей транспортной инфраструктурой, районы добычи ресурсов. То есть внутри менее развитых территорий стимулируются более конкурентоспособные. Алгоритм экономически рациональный, китайцы еще раз показали прагматизм своей региональной политики. У них нет нефтяной ренты, которой мы «заливаем» неравенство, задавливая сильных и поддерживая иждивенчество слабых, – и в этом счастье Китая.

Россия поддерживает слабых с размахом, но без жесткого контроля эффективности перераспределения: роста человеческого капитала и агломерационного эффекта, институциональных и инфраструктурных улучшений. Выскажу непопулярное суждение: нужно «кормить» Северный Кавказ! Но делать это надо через инвестиции в человеческий капитал, в мобильность людей, в то, чтобы население быстрее включалось в модернизацию. Вкладывать бюджетные деньги в строительство птицефабрик и горнолыжных курортов бессмысленно, их просто разворуют.

Проблема неравенства развития еще сильнее в регионах, деградирующая периферия есть в каждом субъекте РФ. Политика сглаживания неравномерности развития почти везде одинакова. Российские губернаторы считают несправедливым, если города будут развиваться, а село – деградировать. Любой губернатор скажет: «Я должен кормить весь регион». Поэтому для городов устанавливается жесткая планка отсечения налоговых доходов, все остальное централизуется и перераспределяется.

Но ведь можно рассматривать город как мотор развития региона. Если власть позволяет городу развиваться, он тянет за собой весь регион. Приверженцев этой модели в России немного, мера изъятия ресурсов из городов фатально превышена. Городские округа получают мизерный налоговый паек и не могут развиваться без поддержки губернатора. Если он дружит с мэром, у города есть ресурсы. А если между ними война и все решения принимает губернатор, то наоборот.

Исторически в России доминировало освоение окраин, колонизация, диктовавшаяся соображениями геополитики. Хотя использовались и рыночные инструменты: когда Одессе дали статус порто-франко (право вести беспошлинную торговлю), город совершил скачок. Но в целом экономика была приводным ремнем геополитики. В советское время освоение богатых минеральными ресурсами периферий стало доминирующим трендом.

Советский опыт сыграл значительную роль. Развитые страны в 1950–1960-е годы проводили региональную политику, основанную на теории полюсов роста Франсуа Перру. Суть ее в следующем: создать на периферии новые полюса роста (современные и конкурентоспособные производства), чтобы стимулировать развитие. Например, в 1950-е годы мощным драйвером развития была нефтехимия и металлургия, поэтому в отстающих регионах юга Италии строили нефтехимические и металлургические заводы, чтобы подтянуть отстающую Калабрию и Сицилию. Построили. Завод есть, а эффекта модернизации нет. Стало ясно, что искусственно создать на периферии точки роста (полюса роста) не очень получается. Позднее с этим столкнулись бразильцы, реализуя программу подъема Амазонии, хотя кластер новых производств в Манаусе был более жизнеспособным. Программ такого рода в мире было много, но результат оказался скромным.

Потом появилось понимание того, что есть объективные центр-периферийные различия. Модель «центр – периферия» разработал в середине 1960-х годов американский географ Джон Фридман. Согласно этой теории центр, развиваясь, стягивает с периферии человеческие, финансовые и другие ресурсы. Благодаря концентрации ресурсов в центре формируются инновации, а затем происходит трансфер этих инноваций на периферию. То есть работает своего рода двухтактный двигатель. Центр поднялся – подтянул за собой периферию, система взаимосвязана. В России распространение инноваций из центра на периферию можно иллюстрировать распространением торговых сетей, интернета, сотовой связи, всего, что связано с потреблением. Сначала что-то новое появляется в Москве, потом распространяется на другие крупные города, затем на города помельче и затем на сельскую периферию. К сожалению, институциональная модернизация таким же путем не идет, и в Москве с ней большие проблемы.

В целом постсоветское развитие показало, что Москва очень хорошо стягивает ресурсы, но инновации на периферию передает медленно – для этого нет финансовых и институциональных условий, процесс распространения инноваций государством не стимулируется. Столица превратилась в какой-то гнойник сверхконцентрации. Скорее всего, именно по этой причине российское общественное сознание плохо воспринимает центр-периферийную модель, ратуя либо за равенство территориального развития путем тотального перераспределения, либо за автаркию регионов, особенно более богатых и конкурентоспособных.