Джеймс Стюарт - Шайка воров с Уолл-стрит

Несколько дней спустя, когда Уилкис был дома и по-прежнему не находил себе места, раздался звонок в дверь. «К вам мистер Рэнди», – сообщил швейцар. Уилкис понял, что это Секола, и, вопреки совету своего адвоката, спустился, чтобы с ним встретиться. Они отправились в Риверсайд-парк. Секола выглядел возбужденным.

«Рэнди, тебе нужен адвокат», – сказал Уилкис, с горечью вспомнив, как Ливайн дал ему противоположный совет.

«Есть вещи, о которых я вам никогда не рассказывал, – сказал явно встревоженный Секола, – кое-что о моей подружке».

«И не рассказывай, – настоятельно потребовал Уилкис. – Я не желаю этого знать». Секола остановился. «Ты должен быть осторожен в том, что говоришь, – сказал Уилкис. – Они записывают разговоры. Когда я в следующий раз тебе позвоню, все это может остаться на пленке».

«Я пойду к Алану Макфарленду из Lazard», – продолжал Секола. (Макфарленд был старшим партнером в фирме.) «Я расскажу ему, что я просто обращался к вам за советом по сделкам, – сказал он и сделал паузу, чтобы оценить реакцию Уилкиса. – Я не собираюсь рисовать вас в наилучшем свете».

Уилкис почувствовал себя раздавленным, брошенным. «Поступай, как знаешь, – сказал он. – Мне все равно крышка».

5 июня Ливайн, сообщив следователям все, что знал, явился в федеральный суд и сделал заявление о признании себя виновным в четырех преступлениях. Зал судебных заседаний был переполнен репортерами, а на лестнице снаружи выстроились телевизионщики. Одетый в черный костюм, Ливайн выглядел спокойным и немного похудевшим. Читая заявление, подготовленное его адвокатами, он не выказал никаких эмоций.

«Оспаривать предъявленные мне обвинения, ссылаясь на формальные несообразности, означало бы лишь продлить страдания моей семьи. Это также означало бы упорное нежелание признать свою вину. Я преступил закон и раскаиваюсь в содеянном, а не ищу оправданий». Ливайн обнародовал достигнутое им соглашение с КЦББ: он согласился вернуть государству 11,6 млн. долларов, сохранив за собой квартиру, машину и еще кое-какое имущество, и был навсегда отстранен от работы в индустрии ценных бумаг.

Уилкис узнал о признании Ливайна в своем кабинете в E.F. Hutton. Это было похоже на предзнаменование его гибели, подтвердившее его наихудшие опасения: Ливайн пошел против него. Он поспешно прибыл в офис Нафталиса и стал умолять адвоката выработать сделку с обвинением. Но промедление стоило Уилкису того незначительного послабления, которого он в противном случае мог бы добиться. После откровений Ливайна Уилкис мало чем мог помочь следствию. И хотя Уилкис считал, что его вина гораздо меньше вины Ливайна, ему был предложен тот же не допускающий поблажек вариант признания себя виновным по четырем пунктам, что и Ливайну. Нафталис сказал ему, что у него нет иного выбора, кроме как принять предложение, а затем попытаться произвести впечатление на обвинителей готовностью к сотрудничеству. Уилкис согласился, и Нафталис отправился вместе с ним на Сент-Эндрюс-плаза. Подробно излагая в кабинете Карберри историю того, как он опустился до инсайдерской торговли, Уилкис плакал.

Главной ценностью Уилкиса для обвинителей являлась его потенциальная способность подтвердить заявления Ливайна о Боски и Рейче и изобличить Секолу. Следуя указанию Нафталиса, Уилкис старательно восстановил в памяти все, что Ливайн когда-либо рассказывал ему о «русском» и «Уолли». Несмотря на то что Уилкис не знал их имен, его память, как и опасался Ливайн, оказалась феноменальной, чем следователи, судя по всему, остались довольны. Уилкис подтвердил ключевые аспекты показаний Ливайна.

Кроме того, Уилкис послушно позвонил из кабинета Карберри в Dillon, Rеad Секоле, разговор с которым был записан на пленку. Принимая во внимание тот факт, что Уилкис к тому времени успел предостеречь Секолу, неудивительно, что их разговор оказался для прокуратуры бесполезным. Было совершенно очевидно, что Уилкис предупредил Секолу, и Карберри, позвонив Нафталису после прослушивания записи разговора, был в бешенстве.

«Ты идиот, – орал Нафталис на Уилкиса. – Ты пытаешься выгородить этого сосунка. Неужели ты не понимаешь, что за это они добавят к твоему приговору от четырех до пяти лет? Ты чуть не загубил все дело. Карберри теперь ненавидит тебя. А это плохо».

На следующий день Барри Голдсмит, государственный следователь, работавший с Уилкисом, сказал ему: «Карберри готов тебя убить». Карберри сказал Уилкису, что тот для него всего лишь «предмет потребления», только что упавший в цене. «Я знаю разницу между куриным бульоном и куриным пометом, – сказал Карберри. – То, что вы мне дали, это куриный помет».

Уилкис чуть не впал в панику и, дабы себя реабилитировать, стал лихорадочно вспоминать дополнительные подробности. Секола однажды рассказал Уилкису о торговле на счет, открытый на имя своей подруги. Вспомнив имя этой девушки, Уилкис выяснил, что она работает в Орландо, в газете «Пипл экспресс», и передал эту информацию Карберри в знак примирения.

«Сожалею, что отнял у вас время на бесполезную запись», – сказал он. Через два дня прокуратура получила отчеты о сделках девушки и убедилась, что Секола использовал ее счет для инсайдерской торговли. По предъявлении улик Секола согласился признать себя виновным в уклонении от уплаты налогов путем сокрытия прибыли от инсайдерской торговли и выплатил по требованию КЦББ 21 800 долларов. Его приговорили к шести годам условно. Гарвардская школа бизнеса исключила его с правом на повторное поступление.

В июле Уилкис признал себя виновным по четырем пунктам и удовлетворил требования КЦББ. Он согласился вернуть 3,3 млн. долларов и кооперативную квартиру на Парк-авеню, в которую так и не въехал. Это, по большому счету, было все, что он имел. Ему позволили оставить себе квартиру на Семьдесят восьмой Западной улице, «бьюик» и 60 000 долларов. Когда его приговорили к одному году и одному дню тюремного заключения и пяти годам условно, он заплакал.

Уилкис больше никогда не разговаривал с Секолой. «Этот мальчишка будет зол на тебя, – сказал ему Голдсмит, когда тот наконец дал показания, изобличающие Секолу. – Но он никогда не узнает, чем ты пожертвовал ради него. Не понимаю, зачем ты вообще с ним связался. В свои 22 он был хуже, чем Деннис Ливайн в том же возрасте».

Оставалось добраться только до одного непосредственного соучастника Ливайна. Рейч поставил правоохранительные органы перед более сложной задачей. В отличие от других он не брал денег. Сам он на внутренней информации не торговал. Не существовало никаких документальных подтверждений его преступной деятельности. Поводом для возбуждения дела могли послужить лишь показания Ливайна, у которого уже была судимость за лжесвидетельство под присягой. Рейч же, являясь членом коллегии адвокатов и партнером в одной из самых престижных фирм города, напротив, ни разу не был уличен во лжи. Но Карберри решил дать Ливайну еще одну попытку.