Томас Левенсон - Ньютон и фальшивомонетчик

Ньютон отклонил это предложение. Хотя он боролся с преступностью лишь несколько месяцев, он остерегался принимать "помощь" от подозреваемых. Но в то же время у него не было никаких очевидных причин, чтобы начать преследовать Чалонера. Штампов у того не было. Те, кто его обвинял, уже были приговорены к смертной казни по другим делам, а это означало, что суд присяжных вполне мог не принимать во внимание их показания, считая их жестом отчаяния. Ньютон еще не догадывался, с кем он имеет дело в лице Уильяма Чалонера.

В наш век постоянной коммуникации не стоит забывать, что выследить негодяя во времена Ньютона было не так-то просто. Чалонер, безусловно, оставил достаточно следов, выдававших в нем мошенника. Тюремщики Ньюгейта могли узнать его по двум предыдущим посещениям. Кое-кто в правительстве мог вспомнить его по делу о якобитских памфлетах, а кое-кто в казначействе — по тысячефунтовой награде, выплаченной ему в 1695 году.

Но Англия не знала полиции в современном смысле до тех пор, пока ее не создал Роберт Пил — впервые в мировой истории: эта городская полиция начала работать в Лондоне в 1829 году. И тогда наконец вошли в обиход бюрократические представления о регулярном ведении записей, скучные, но эффективные формы сбора и хранения данных, позволявшие полиции отслеживать злодеев. Но в 1696 году Чалонер вовсю пользовался тем, что этого вида полицейской работы еще не существовало. Идентификация была случайной, даже анекдотичной. У тех, кто выполнял полицейские функции в различных службах, не было привычки общаться друг с другом. Агентам короны, которые охотились на заговорщиков, не приходило в голову делиться своими данными с людьми смотрителя Монетного двора, ищущими фальшивомонетчиков. В Уайтхолле могло храниться многостраничное досье на какого-нибудь преступника, но в Тауэре об этом никто не догадывался.

И это означало, что для Ньютона в августе 1696 года Чалонер был всего лишь еще одним мутным персонажем, фигурирующим в огромной маловразумительной груде информации, с которой ему приходилось работать. Ньютон знал, что свидетели, которым грозит виселица, скажут что угодно, лишь бы избежать ее, поэтому истинная роль Чалонера в расследуемом преступлении была неочевидной. При таких обстоятельствах шансов добиться его осуждения было немного. У Ньютона был единственный выбор: он задал Чалонеру все вопросы, какие только мог. Чалонер аккуратно ответил на них, избегая противоречий. Ньютон выслушал его, а затем позволил ему уйти.

С точки зрения Чалонера, это была победа, даже притом что часть его плана не осуществилась. Он не сумел убедить нового смотрителя взять Томаса Холлоуэя в штат Монетного двора. Но все же он справился со своей задачей неплохо. Он обвинил Монетный двор в преступном заговоре, и ему это сошло с рук. Тень скандала по-прежнему нависала над Монетным двором и его чиновниками, и Чалонеру удалось скрыться из вида.

Первая встреча с Чалонером не произвела на Ньютона сильного впечатления. Он был очень занятым человеком. Основная его работа, если не официальная обязанность, заключалась в перечеканке, которая шла полным ходом. Пока Чалонер вновь не собрался внедриться на Монетный двор, со стороны Исаака Ньютона ему ничего не угрожало.

Чалонер сделал свои выводы из того, как легко ему удалось избежать опасности. Пусть с Холлоуэем ничего не вышло — были и другие способы использовать в своих интересах беспорядок в финансах страны. К весне 1697 года Чалонер придумал новый план, который должен был помочь ему вволю зачерпнуть из благословенной реки, что текла через лондонский Тауэр. Он полагал, что у него нет причин бояться неизбежного финала — встречи лицом к лицу со смотрителем Монетного двора Его Величества, далеким от мира сего натурфилософом, недавно прибывшим из провинции, которого, казалось, так легко одурачить.

Следователь поневоле, Исаак Ньютон стремился выполнять свою работу хорошо. В августе и сентябре 1696 года он посвятил не менее половины рабочего времени делу о пропавших штампах. [290]После первой серии допросов он сделал паузу, чтобы понять, как правильно вести расследование.

Вскоре он выбрал свою основную стратегию. Он знал, что изготовление фальшивых монет неизбежно находится в руках организованной преступности. Даже если сначала это было ему неизвестно, из показаний Кука и Уайта следовало, что фальшивомонетчик не мог работать без сообщников. А это означало, что всегда имелось по крайней мере три или четыре человека, которые могли выступить свидетелями друг против друга — еще до того, как хотя бы одна поддельная гинея попадет на улицу.

Именно в конечной точке было самое уязвимое место — проблема незаконной реализации фальшивых денег во все времена преследовала честолюбивых властителей преступного мира. Тогда, как и теперь, главари фальшивомонетчиков делали все возможное, чтобы избежать прямого контакта с уличной торговлей: они продавали монеты большими партиями покупателям, которые вовлекали в дело тех, кто вводил эти монеты в повседневный оборот. Но всегда оставались звенья, по которым можно было проследить весь путь каждой фальшивой монеты от момента ее создания. К тому же у уличных торговцев не было причин молчать, если их схватят, поскольку для них риск сильно превышал выгоду. В теории, а иногда и на практике тот, у кого нашли даже самую малость "плохих" денег, мог быть казнен как фальшивомонетчик. И всякий раз, когда схваченные подозреваемые ожидали решения своей участи, ужасы Ньюгейта оказывались действенным способом развязать им языки.

Все это определяло подход Ньютона. Чтобы устранить угрозу фальшивомонетничества, нужно было схватить и осудить главных игроков. Для этого требовались свидетельские показания и вещественные доказательства, убедительные настолько, что даже самые мягкосердечные присяжные признали бы вину подозреваемых. Чтобы обнаружить эти свидетельства и соединить их с теми, кого он разыскивал, Ньютон должен был расставить сети, которые не смог бы обойти ни один фальшивомонетчик, и в обмен на точно отмеренные капли милосердия получать необходимые сведения. Как любому уличному полицейскому во все времена — и в отличие от любого члена Королевского общества или кембриджского профессора, — ему нужно было проникнуть в самые недра преступного мира Лондона.

Ньютон приступил к этому предприятию не позднее сентября 1696 года. Расследуя факты, о которых сообщили Кук и Уайт, он завербовал своих первых агентов для следующих дел. Эти люди участвовали в тайных операциях, проводившихся с беспрецедентным размахом. В записях расходов от 11 сентября 1696 года Ньютон упоминает о пяти фунтах, которые он "выдал Хамфри Холлу на покупку костюма, [291]чтобы он мог водить компанию с видными фальшивомонетчиками". Это был неплохой костюм: пять фунтов составлял месячный заработок клерка на Монетном дворе. У Ньютона явно были большие планы: он хотел, чтобы Холл внедрился в высшее общество мошенников, которые одевались в соответствии со своими успехами.