Томас Левенсон - Ньютон и фальшивомонетчик

Конечно, едва ли можно было ожидать, что, пока Ньютон готовит дело к суду, Уильям Чалонер ничего не предпримет для своей защиты. Он знал, что Ньютон оказывает давление на его приятеля Томаса Картера, который в свою очередь хорошо понимал, что почти наверняка обречен. Картер был пойман с поличным при свидетелях, которые видели поддельные солодовые билеты у него в руках. У него была одна надежда — обменять свою жизнь на чью-то более ценную. И Чалонер, и Картер обитали в "господской" камере. Полностью запретить им время от времени переговариваться было невозможно — и Чалонер воспользовался шансом заставить Картера действовать в ущерб его собственным интересам.

Поначалу он пытался убедить Картера "поддержать его версию, сделав вид, что если они будут едины, то спасутся", [366]и был так настойчив, что Картер попросил одного из тюремщиков "запретить ему подходить ко мне". Чалонер твердил одно: что было, то прошло, теперь мы одна команда: "До сих пор мы водили друг друга за нос, поскольку между нами не было взаимопонимания, но теперь, если мы будем заодно, ничто не сможет причинить нам вреда, и мы облапошим их всех".

Это был пряник. Но у Чалонера был и кнут. Он написал письмо секретарю Вернону, в котором представлял Картера рецидивистом, прежде побывавшим в заключении "в большинстве тюрем в Англии" за чеканку фальшивых монет, грабеж со взломом и подлог, не говоря уж о том, что он семь раз стоял у позорного столба. [367]Картер был вне себя, когда узнал, что Чалонер попытался опорочить его как свидетеля. "Я спросил его, — писал Картер, — почему он сообщил Вашей чести, что я был нарушителем закона". Ответ был очевиден: "Он сказал — потому что я не должен свидетельствовать против него". [368]Чалонер, по-видимому, полагал, что тем самым он нейтрализовал своего прежнего друга, разрушив обвинения, основанные на схеме солодовых билетов.

Он недооценил своего приятеля. Ньютон здесь опередил Чалонера. С того момента как Чалонер вернулся в Ньюгейт, он всегда был окружен сокамерниками. По крайней мере трое из них работали на смотрителя, и в первую очередь — Томас Картер.

Картер приложил все усилия, чтобы войти в расположение Ньютона, [369]добавив к своему признанию в подделке солодовых билетов подробности о полудюжине схем фальшивомонетничества, к которым он был причастен за последние несколько лет. Но Ньютон хотел большего — доказательства участия Чалонера в преступлениях, в которых его до настоящего времени не подозревали, доказательства более убедительного, чем свидетельство одного члена банды против другого, — а для этого одного Картера было мало.

И тут на сцену вышел Джон Уитфилд, замышлявший убийство и измену, как следовало из его угрозы расправиться с Ньютоном, "если король Яков когда-нибудь вернется". [370]Этот разговор в Ньюгейте подслушал и выдал, чтобы получить доверие смотрителя, погрязший в долгах хирург Сэмюель Бонд. Теперь была очередь Уитфилда подслушивать, чтобы заслужить снисхождение. В соответствии с указаниями Ньютона Картер объяснил Уитфилду его задачу. Инструкции были просты: постоянно находиться в такой близости от Чалонера, чтобы слышать все, что он скажет, особенно про местоположение спрятанных пластин для печати солодовых билетов. В начале февраля Уитфилд написал Ньютону: "Я справился с этим делом и думаю, что это может удовлетворить всякого, кто услышит об этом". Но, что бы он ни выведал, он отказался предавать это бумаге, стремясь лично встретиться с тем, кто руководил им. Если его вывести из Ньюгейта и "если сэру будет угодно прибыть в "Собаку", [371]я не сомневаюсь, что буду Вам полезен, открыв сокровища, спрятанные в тайниках, где никто и не подумал бы их искать".

Вот так случилось, что Исаак Ньютон, смотритель Монетного двора Его Величества, отправился в паб "Собака", куда привели и Уитфилда. Уитфилд сообщил ему, что Чалонер спрятал пластины в некоем отверстии в стене одного из зданий, где он побывал примерно за неделю до того, как преступная схема была раскрыта. Но где именно нужно искать или хотя бы с какого дома начать, он не знал. Он сказал лишь, что "никто не стал бы искать в таком заброшенном месте". [372]

Ньютон не оставил записи об этой встрече, так что нельзя сказать, насколько он был раздосадован, что купился на эту приманку. Дальнейшие события говорят о том, что он сохранил самообладание. Судя по всему, Уитфилд вернулся в Ньюгейт с наказом продолжать втираться в доверие к Чалонеру. Он потерпел неудачу. Кое-кто из знакомых Чалонера еще оставался на свободе, и, как доложил Томас Картер, "после того как г-н Уитфилд был с Вами в "Собаке", Чалонер стал относиться к нему с некоторым подозрением". [373]

Игра в кошки-мышки продолжалась. Чалонер, известный своей любовью к собственным речам, теперь должен был научиться молчать. В некоторой степени ему это удалось. То, что Картер попытался изобразить как временную неудачу Уитфилда, на самом деле означало полный отказ Чалонера говорить. "Г-н Уитфилд прилагал все силы, чтобы вытянуть из Чалонера как можно больше", — сообщал Картер Ньютону, но Чалонер не поддавался. "Он твердит одно: он надеется, что Уитфилд — человек чести и не будет больше говорить с ним [374]ни о чем". Это было дурной вестью для Уитфилда — ведь Ньютон ценил результаты намного больше, чем усилия, — а следовательно, и для Картера. Картер умолял своего тюремщика дать еще один шанс. Коль скоро Уитфилд оказался бесполезен, Картер сообщил Ньютону, что у него есть "средство не хуже. Пожалуйста, хорошо подумайте об этом. Я выведаю у него [375]все, что он сделал, и все, что он замыслил".

Ньютон согласился. Новым человеком Картера был Джон Игнатиус Лоусон, некогда врач, а теперь фальшивомонетчик, недавно прибывший в Ньюгейт. Он идеально подходил для этой задачи. А самое главное — он целиком и полностью был в руках Ньютона. У смотрителя было несколько свидетелей, готовых поклясться, что они видели Лоусона с инструментами для подделывания склонившимся над печью, отливающим гинеи и пистоли и обрезающим лишние части ножницами по металлу. Один человек даже согласился поклясться, что Лоусон сказал, будто "мог бы одурачить двадцать таких, как смотритель". [376]

Но теперь Лоусон был уже не тот. Арест, а затем недели в Ньюгейте сломали бывшего доктора. Его сообщники покинули его, как он сказал Ньютону, "убежав со всем моим добром, уморив голодом одного из моих детей и оставив остальных в нужде". Он голодал, пытался "прожить четыре дня, питаясь хлебом на пенни". Он взывал о помощи. "Я весь бросаюсь к Вашим ногам", писал он в своем первом письме Ньютону, а в одном из последних снова умолял: "Я надеюсь, что милосердие побудит Вас [377]протянуть мне руку … и остаток моей жизни я буду весь в Вашем распоряжении".