Сергей Зюзин - Не стать упырём. Зло из глубины веков

Лицо Убыра помрачнело. Вздохнув, он снова на какое-то время замолчал. Видно, ему было нелегко обо всём этом вспоминать.

Дошло до того, что сопротивлявшиеся нам кровавые стали объединяться. На Руси было создано так называемое монашеское братство по очищению земель русских от упырей, – при последних словах голос Убыра стал похож на рычание зверя. – Вот уж кто доставил мне такую кучу хлопот, что…

Не договорив, Убыр снова замолчал, словно собираясь с силами для дальнейшего повествования. Впрочем, всего через несколько мгновений он продолжал:

Казалось бы, что они могли, простые кровавые? Но нет! Скольких рабов я из-за них не досчитался!

И всё бы ничего, – хозяин подземелья скрипнул зубами, – да только однажды этим «братьям» удалось захватить и меня!

При последних его словах Амира увидела, как лицо упырского Повелителя исказилось злобой.

К тому времени в борьбе с нами они уже успели порядком поднатореть. Это стало ясно из того, что монахи те всё-таки нашли какое-то очень сильное заклятие, которое смогло меня на какое-то время полностью обездвижить. Что стало почти что их победой.

Это случилось в конце XVIII века по вашему, кровавых, летоисчислению. На Руси тогда уже вовсю свирепствовало, иначе и не скажешь, упомянутое монашеское братство. В ту роковую ночь мне довелось здесь, в этом огромном городе кровавых-русичей, в одной из общин моих рабов, учинять расправу, – чересчур уж много стал о себе думать их предводитель. И, надо же было такому случиться, как раз в эту ночь на подземелье только что обезглавленной мной общины напало сборище тех самых монахов! В общем, как я уже сказал, у них тогда получилось меня, как это сейчас говорят среди кровавых, вырубить. А потом… Потом, видно, поняв, что я не из рядовых членов той общины, а может даже как-то догадавшись, кто я такой на самом деле, они не стали вбивать мне в сердце, как остальным попавшимся к ним тогда в руки другим, простой серебряный кол. Как не стали ни отсекать головы, ни предавать огню. Вместо этого они отвезли меня в специально приготовленное ими для расправ над непростыми другими место и, собрав туда самых сильных своих ведунов, – об этом я узнал спустя века, как и о том, что они тогда и в самом деле подозревали, кто я такой, – провели надо мной мощный убийственный обряд, окончанием которого оказалось вбивание мне в грудь серебряного кола, заговорённого особыми заклинаниями, и закапывание меня в землю.

Мне посчастливилось, что они проделали тогда со мной последнее. Так, видно, было в том обряде положено. Это и стало их просчётом. Для меня же оказалось неслыханным везением, ведь они запросто могли надумать меня сжечь! Как, наверняка, сделали со всеми остальными другими, кого «накрыли» в ту ночь в подземелье их общины вместе со мной, ведь к тому времени они уже вовсю творили такое с моими подданными, кому не посчастливилось к ним попасться. Видно, те из «братьев», что придумали для меня тот обряд, боялись, как бы я не возродился из пепла! – Убыр зло засмеялся. – Подземелье же, причём, любое, даже когда я просто зарыт в землю, как это случилось в ту чёрную ночь, для меня издревле было всё равно, что для рыбы вода. И я уцелел. Спустя где-то век, не меньше, я пришёл в земле в себя и, собравшись с силами, смог, хоть и с трудом, добраться до одного из своих, расположенных поблизости, подземелий, где, ещё немного отлежавшись, начал пробовать вытащить из груди ужасный и мерзкий кол одолевших меня тогда монахов.

Проговорив последнее, Убыр посмотрел на Амиру и покачал головой:

Начал пробовать, и спустя какое-то время… Спустя какое-то время я с ужасом понял, что вытащить его мне было не по силам.

Не по силам? – шёпотом переспросила Амира, и сама не понимая, зачем переспрашивала.

Да, именно так! На кол тот были наложены такие мощные заклятья, – воевавшие со мной монахи оказались не так просты! – что преодолеть их не мог даже я.

Только пол-века спустя, – вздохнув, продолжал Повелитель упырей, – в муках проведённые мной в том подземелье, у меня как будто бы стало получаться его понемногу из себя вытаскивать. Но это происходило так медленно, что порой я впадал в отчаяние. На то, чтобы вытащить его всего лишь на толщину конского волоса, уходили десятилетия! Хорошо ещё, что с самого начала своих мучений я смог призвать к себе уцелевшего при той, роковой для меня, охоте монахов на других Степана, благодаря чему я не остался все эти долгие десятки лет без крови кровавых…

При последних словах Убыр угрюмо покачал головой.

Прошло ещё пять десятков лет, я же почти не вытащил из себя тот проклятый кол, однако, отлежавшись и вдоволь напившись приносимой мне ежедневно Степаном, по нескольку раз на день, крови кровавых, я смог вернуть себе какую-то часть моей прежней силы. И тогда, опираясь всё на того же Степана, я смог возглавить уже начатое к тому времени последним восстановление почти полностью уничтоженной монашеским братством армии моих рабов. Одновременно, благодаря вернувшимся силам, я начал испытывать самые разные, унаследованные мной от матери, чары и заклинания для того, чтобы избавиться, наконец, от ненавистного, мучившего меня серебряного кола полностью. Да только всё это по-прежнему оставалось бесполезным. И остаётся до сих пор.

До сих пор?

До сих пор! Он и сейчас торчит у меня в груди…

Убыр угрюмо посмотрел на собеседницу.

Ну, слушай дальше, – продолжил он после совсем недолгого молчания. – Всё это время я знал, вернее сказать, помнил слова своей матери о том, что из очень многих бед меня сможет выручить моя спутница, моя убырская жена, которую мне предстояло взять из кровавых. От исходящих же от последних проклятий, заклятий или какой-нибудь ещё беды она будет куда больше способна меня избавить, пока ещё такой, как я, не станет. То есть, оставаясь прежней, кровавой. Будучи просто той, на ком лежит заклятье стать моей женой. Ибо наложенное на другого кровавым и снять больше по силам кровавому.

Посмотрев на Амиру, Убыр продолжал, теперь зачем-то прищурившись:

Когда я ещё только становился тем, кто я есть ныне, мать моя как-то умудрялась бывать среди наших с ней сородичей и там присмотрела мне ту, кого надумала взять в невестки. Присмотрела и наложила на избранную ею девушку заклятье стать моей спутницей. Ибо женить означало сделать меня ещё сильнее и неуязвимее. И когда я после моего пятидесятого дня рождения стал, наконец, таким могущественным, как это представляла себе моя мать, убыром, мне оставалось только за наречённой мне в жёны поехать. Её родные, стараниями моей матери, уже этого ждали. Моей невесте к тому времени уже исполнилось семнадцать…

Лицо Убыра стало задумчивым. Уйдя в воспоминания, он замолчал. Впрочем, через пару минут, в течение которых Амира не смела его потревожить, он словно встрепенулся и тут же продолжил: