Белогородская Сергеевна - Македонцы

– Мам, честно, я сам упал. Не волнуйся, пожалуйста. – Саша уставил взгляд на тарелку, чтобы не проколоться на лжи и принялся за еду. Есть было горячо, но он шустро проглатывал каждый кусок, торопясь увильнуть в свою комнату.

В Сашиной комнате было просторно и светло. По левой стороне от двери стояла кровать с тумбой, по правой – компьютерный стол. Напротив – большое окно с зелеными занавесками. Вообще, почти все там было зеленым и синим, ведь Саша любил эти цвета. Зайдя туда, он резкими шагами направился к кровати, сел и, наконец, позволил себе заплакать. Так больно было молчать, но еще больнее – расстраивать маму. Но хуже всего то, что она наверняка пойдет жаловаться в школу и уж тогда Саше никогда не отделаться от звания «маменькин сынок».

«Нет», – подумал Саша, – «Я не буду ничего говорить. Мама постирает форму и зашьет рюкзак и кто знает – может, завтра меня не будут трогать хулиганы? Может им надоест надо мной издеваться? Может следующий день будет лучше сегодняшнего?». Саша чувствовал себя жалко и беспомощно. Так, словно нелепее и слабее его нет на свете человека.

Откинувшись назад, он открыл глаза и в пелене слез увидел сначала размытые пятна, а уже потом очертания звездных фигур, расклеенных у него на потолке. Это были такие специальные наклейки, которые заряжались от солнца и лампы, и горели нежным неоновым цветом ночью. На улице было светло и в такое время они были бледно-салатовыми. Вид звездного неба, пускай и не настоящего, обладал любопытной способностью успокаивать Сашу. Так и сейчас, слабо видимые наклейки его немного приободрили.

В его глазах они становились объемнее и живее, срывались с места и хаотично двигались по потолку, словно по просторам бескрайнего космоса. Сашин взгляд напоминал тот потерянный вид, который был у него перед стоящей рядом на колене матерью. Такой же отвлеченный вид был у него недавно, когда засмотревшись в окно во время урока, он воображал, как листья на дереве танцуют необыкновенный танец и пропустил вопрос учителя. Тогда он получил замечание за рассеянность и толчок локтем от одноклассника – Тимура. Он сидел с ним за партой всегда и, будучи гордым собой хорошистом, старался спасти Сашу от провала, когда ему задавали вопрос, а он снова витал в облаках.

Тимур привык к тому, что Саша всегда рассеян и не раз выручал его, чаще всего – от летящего в него мяча на уроке физкультуры. А Саше было по душе, что с Тимуром порой просто можно помолчать и вовсе не обязательно затевать какие-либо разговоры и делиться увлечениями, чтобы прослыть друзьями. Это был особый вид дружбы – свободный и не докучающий, который устраивал их двоих.

Саша лежал так, распластавшись поперек кровати, еще долго, пока, наконец, не сделал усилие, чтобы подняться и достать из грязного рюкзака тетради с домашним заданием. Вывалив на пол все его содержимое, он отнес рюкзак в ванную и сел за решение задач по математике. А учебники и тетради по другим предметам оставались в хаотичном виде разбросанными по паркету.

Остаток вечера он помнил смутно. Помнил, как встретил с работы отца и тот спрашивал, где он поставил боевую ссадину на щеке. Отец, в отличие от мамы, не был взволнован, а, казалось, гордился сыном, додумав самостоятельно, что тот отважно дрался с какими-нибудь задиристыми мальчишками. Сам он был высоким и в меру крепким, сильным и справедливым. По крайней мере, именно таким видел его Саша. Его папа – Егор, был для него героем, а его работа казалась Саше волшебной, – отец владел своим автосервисом на соседней улице, где сам же обслуживал гостей. Саша смотрел на него с особым трепетом, когда тот укрощал очередного железного зверя, а из-под машины были видны только ноги и слышался низкий гул его голоса.

Почистив зубы, Саша обнаружил, что дверь из коридора на кухню закрыта, что бывает редко. В матовом стекле мелькало пятно нежного вишневого цвета – мамино домашнее платье. Саша услышал: – Я даже не знаю. Чувствую, он мне чего-то не договаривает, – мамин голос был какой-то плавной и удивительной мелодией, которая даже в минуты волнения не нарушала своего чудесного ритма.

– Дорогая, не беспокойся. Он же у нас мальчик, а не девчонка.

– Но разве можно было так упасть? А если его побили?

– Да ты только сама себя накручиваешь. Ну, даже если подрался малый, ну что такого? Все через это когда-то проходят. Главное же – живой, здоровый. Всего-то две царапинки! Пустяки.

Саша не стал слушать дальше и тихонько пошел в свою комнату. Все, что ему хотелось – скорее уснуть и не думать о том, что будет завтра. Позднее сквозь сон он почувствовал, как приоткрылась дверь, и в комнату проник треугольник желтого света. Мама провела рукой по его волосам и поцеловала в лоб, после чего свет погас, и Саша снова крепко заснул.

2

Весеннее солнце первым делом озаряло лучами ту часть комнаты, где стоял компьютерный стол, и висела полка с фигурками разных персонажей. Там были воины в доспехах, роботы, старая фигурка космонавта в слегка потрепанном скафандре. И еще был один новый персонаж на коне, подаренный Саше папой из коллекционного журнала об истории. Надпись на пластмассовом пьедестале «Александр Македонский» была написана необычным угловатым шрифтом и покрыта золотистым цветом.

Мальчик перестал играть в собранные им фигурки. Недавно он принес в школу одну из своих любимых игрушек – большого богатыря, сидящего на коне шоколадного цвета. Он достал ее на перемене и тут же привлек внимание одноклассников, а уже мимо заинтересованной толпы никак не мог пройти Пашка. Тогда он высмеял Сашу перед всеми. После прилюдного позора и укора за «детский сад», Саша покраснел и убежал до самого звонка на урок. А когда шум в коридорах угас и все ушли на занятия, он вышел и неохотно пошел в сторону класса. По дороге он обнаружил свою любимую игрушку – сильного и храброго богатыря в урне, а конь под ним был обезглавлен. Вероятно, Пашкиной рукой. Мальчик подобрал фигурку и бережно положил в рюкзак. Дома папа ее склеил, но с того момента любимые персонажи не снимались с полки и попросту собирали оседающую на них пыль.

Саша перестал, как раньше, придаваться мечтам, воображая, как он завел дружбу с настоящим воином или космонавтом. Перестал сооружать себе костюмы из картона и цветной бумаги, и мечи из палок. Перестал перед сном улетать в нарисованные на потолке космические дали и воображать то, какой он бесстрашный и сильный. Он по-прежнему порой витал в облаках, но совсем не так, как раньше. Все-таки что-то внутри него оборвалось и изменилось.

В последнее время, с тех пор, как Пашка впервые обратил на него внимание, все вокруг стало казаться ему не таким уж радостным. И в этот день, услышав звон будильника, он считал несправедливым то, как предательски быстро наступило утро, и как торопливо прошла беззаботная ночь. Если бы можно было слиться с одеялом, как хамелеон, и остаться незаметным, он бы поступил именно так и пролежал бы неподвижно целый день, лишь бы не идти в школу.