Ирина Сергеевна Молчанова - Искусство слов

Восприятие человека самого себя сосредоточено на телесном уровне, что вполне обоснованно. А на формирование образа собственного тела влияет множество факторов и событий, происходящих на протяжении всей жизни. Нередко возникает экзистенциональная драма, когда человек убежден в своей неидеальности до такой степени, что жизнь становится подобна пытке. Конфликт тела и души представляет собой довольно мощную базу для формирования идей, представлений, страхов, что допустимо использовать в искусстве. Происходит эдакая сублимация страданий. Существует предположение, что без страданий творить невозможно, как и получать представление о чем-то важном. С другой стороны, человек, не знававший тягот также способен создавать предметы искусства и проживать осознанную жизнь. Таким образом, важность страданий неоднозначна. А избежать их не всем по силам.

В основу романа положены переживания, вполне знакомые большинству женщин. Они проработаны в виде диалогов, чтобы читатель получил ответы на свои вопросы. И хоть роман является художественным, но в нем присутствует психологический компонент. Также рассматривается с психологической точки зрения искусство. Скульптура и телесность тесно взаимосвязаны.

И не обходится рассмотрение темы телесности без привязки к смерти. И в этом случае на арену событий выходит искусство. Оно играет особенную роль в жизни человека и в послесловии, которое должно оставаться.

Незнакомка появилась неожиданно и почти вовремя, но все равно опоздала на несколько лет. Сама она об этом не знала, впрочем, и не смогла бы понять оксюморон со временем в судьбе девочки-подростка, наблюдавшей из своего укрытия за зданием, в котором размещалась школа искусств.

Хрупкая девочка прильнула к давно не мытому оконному стеклу бельэтажа, скрывавшего от неосведомленных прохожих мир, отданный искусству. Дерзкому. Чувственному. Тому, что соприкасается с телом, отпечатываясь на чувственной коже, покрытой мурашками, проникая, может даже в кровь. В кровь той, что пульсировала в венах тела, истязаемого болью. Не физической. Хуже. Психологической. Но она не умела различать виды болевых ощущений. Она только училась этому. И учителя имелись, хотя они не подозревали о своей участи. Они ими стали бессознательно.

Кира любовалась тем, что считала едва ли не уродством. Считала ли сама, она не была уверена, но так её заверяли. Девочка, грациозного телосложения, ни в чем не была уверена, особенно в том, что относилось непосредственно к ней самой. Незнакомка заставила задуматься. Невысокая женщина с именем, остававшимся неизвестным, обладала изящной фигурой, длинными русыми волосами и уверенным взглядом.

Как же дорога ей стала эта женщина. Неизвестная, ни разу с ней не заговорившая, но сумевшая поддержать.

В тот момент, когда незнакомка появилась впервые в её судьбе, Кира ощутила потребность следить за телами.

Тащившееся позади прошлое давно выдохлось от усталости, но при этом не желало отпускать человека, которому принадлежало. Оно нет-нет, да напоминало о своем присутствии. А она не умела не чувствовать – выработался безусловный рефлекс воспринимать малейшие колебания окружающего мира. Помогала лишь тишина, без слов понимавшая нуждавшегося в ней человека. И этой особенной субстанции приходилось принимать благодарность от молодой женщины, частенько стоявшей возле окна.

Ей нравилось видеть незнакомцев, додумывать за них маршруты и судьбы. Они становились героями непродолжительных размышлений наблюдательницы. Вот только она не затрачивала на них много времени – оно всецело отдавалось статичности. А уж этой персоне удавалось оправдывать ожидания женщины. Статичность впитывалась в материалы, что воссоздавали её след, замыкая странный круг. Она покорилась женским пальцам, а те ощущая малейшие детали, ваяли тела. Холодные, лишенные жизни и невероятно красивые.

Кира устроилась на подоконнике, и, как когда-то в отрочестве, прикоснулась к стеклу лбом. Испытанное в четырнадцать лет стоило вспоминать – оно придавало сил.

Гул, создаваемый невесть чем внутри головы, гарантировал мерзкое начало дня. Она не жалела о вчерашнем, позволив себе лишнего – не в пятьдесят два года стенать о содеянном. В таком возрасте не ошибки делают, а поступки совершают. Пусть даже постыдные. Впрочем, стесняться ей было так много всего, что не имело смысла.

Ольга поднялась с постели, отметив про необходимость смены белья, и направилась к буфету, выглядевшему как нечто несуразное. Старинная мебель стоила дорого, но выглядела отстало от времени. Главное, что со своими функциями справлялась. Взяв с полочки бутылку вермута «Martini Bianco», и не утруждаясь поисками потерявшегося бокала, обнаженная женщина сделала маленький глоток. Если бы части тела могли разговаривать, голова бы точно не смолчала. Главное, что гул начал стихать.

Вернувшись в постель, она прикрыла глаза, силясь вспомнить фрагменты ночи, запечатлевшие тела, слившиеся в экстазе из-за оргазма и шампанского, следы которого небрежно отметились каплями на поверхности журнального столика. Он оставил только их и отпечатки пальцев на её коже. Все они сотрутся, а сохранять их не имело смысла. Они обещали обновиться.

Слова способны кричать. Нет, визжать до оглушения того, кому они адресованы. Девочка нуждалась в укрытии, чтобы спрятаться от голоса, пачкавшего словами чужую душу.

– Вся в своего папашу. Даже смотришь, как он. Зачем тебя рожали, чтобы рыдать. Лучше бы и не было тебя.

Восьмилетняя Кира не понимала, почему так злила бабушку, особенно своим желанием погулять с другими детьми во дворе. Уроки были сделаны, а сидеть и дальше тихонечко в комнате надоедало. Она должна была ждать маму, которая придет с работы и на час выведет Киру погулять. А потом они снова вернутся в дом, чтобы стараться не шуметь.

В доме, где находились люди, вынужденные пестовать страдание, не было место радости. А дети не умеют слишком долго грустить. Природа наделила их жаждой жизни. Но и её возможно изменить, заменив на мучение. Жизнь удивительным образом сочетала множественные элементы. Ребенок запоминал наиболее яркие. Может даже не те, что заслуживали на запоминание, но им удавалось оттеснить своих антиподов. Формирование правильного воспоминания не было по силам ребенку. И сознание полнилось фрагментами опыта. Самыми разнообразными, особенно доставлявшими страдания.

Она смотрела назад, укоряя себя в том, что запомнила грусть. А ведь имелись и другие варианты. И даже люди, умевшие обижать, словно по нелогичному закону, демонстрировали и хорошие черты личности. От этого на душе было ещё тяжелее.