Ирина Сергеевна Молчанова - Искусство слов

– Я подумаю.

Ему не хватало прикосновений. Чьих-то к его коже, и ответных. И уж точно это желание не смогли бы удовлетворить особы, готовые отдаться в первый вечер тому, кто лучше одет и способен оплатить взаимный каприз. Касание таких рук перестали производить на него впечатление. Изредка он довольствовался ими в виду дефицита тех, о которых мечталось. Но только не в последнее время. Он пресытился пустотой.

В голове звучало предупреждение друга о риске доживать век в одиночестве. Какое там доживание – он ещё не отлюбил на полную катушку. Не просто не выжался по максимуму в сексе, а именно недочувствовал что-то особенное. Самое странное, что он чаще стал посматривать в сторону любви. Раньше она была вымыслом. То ли молодость это обуславливала, то ли разочарование. Перед ним мелькала жизнь с её скоротечными днями и быстро проносящимися людьми. Редкая женщина оставалась в его памяти. Конечно, таких хватало, и он даже был благодарен им за те отношения, что с ними сложились, но все это осталось позади. А назад вернуться невозможно. Во времени и в отношениях.

Раймонд устроился на диване со стаканом виски в руке. Такими были почти все его вечера. А за пределами дома он только сильнее ощущал одиночество. Казалось, что в такие моменты у него обострялся нюх, как у зверя, и он рыскал по городу, становившемуся безлюдным персонально для него.

Он не любил пустоту.

Вечера, отмеченные одиночеством, с ней делил большой город. Гигант, обладавший собственным дыханием и может даже мыслями, заставлял отвлекаться от личного и вовлекаться в общий поток. Она безучастно созерцала движения города. Иногда ей казалось, что именно он задает направление движению машин и людей, формируя маршруты. Город виделся чем-то живым и вместе с тем бездушным. Он не мог понять ни слов, ни чувств. Либо же их был такой переизбыток, что он отключился, как сознание человека под влиянием алкоголя или психотропных препаратов. Города нуждались в отдыхе. От людей уставали они сами и все, что их окружало.

Кира давно ощущала утомление от общения с людьми. Редкий человек не пытался ненароком, а то и специально, задеть её, причем почти каждому удавалось проникнуть, если не в душу, так под кожу, после чего она долгое время испытывала дискомфорт, а тот не поддавался устранению.

Она не ненавидела людей, напротив, те обеспечивали ей должный эмоциональный уровень для сотворения скульптур. Имелось одно важное обстоятельство – те, кому полагалось стимулировать рабочий процесс, не были живыми. Кире и самой больше нравилось смотреть на фотографии людей, не проникая на их личные территории, состоявшие из чувств и мыслей.

Город же не просто проникал в чужие жизни, он впитывал их в самого себя. Когда-то и она растворится в нем, а он на какое-то время сохранит её следы. За это его стоило любить.

Неумолимость времени чуть ли не в двери стучалась, а он ни в какую не желал её впускать. Он все ещё рассчитывал успеть обзавестись приемником, а потому следовало держать оборону студии от забвения.

Тихон заварил крепкий чай, заставлявший воображение творца концентрироваться на сути. Он искал изъяны в эскизе. Ему казалось, что их не существует, но такого просто быть не могло. Ничто не могло быть идеальным, а он будто бы нарушил неустановленный закон и приблизился к чему-то особенному, за что был наказан болезнью. Он и так заплатил высокую цену за право творить и создавать предметы искусства. Но разве это было справедливо? Когда-то по юности лет он задавался подобным вопросом, а потом повзрослел и его попустило. Он принял правила, неписанные, но установленные множеством людей. Он не стал искать справедливости и довольствовался крошечным рабочим пространством и неизвестностью. Кто-то когда-то решил, что творец не смеет почивать на лаврах славы при жизни. Лишь смерть показывала миру человека, чьи деяния заслуживали внимания. И он почти смирился, периодически обижаясь на судьбу и может даже провидение, закрывших его от мира. Он творил, и словно шепотом пытался докричаться до безразличных прохожих.

И если для себя более он не жаждал признания, то для своего детища, коим выступало искусство, обязан был проложить путь в большой мир.

Голос человека, от которого зависела судьба желания, обретал функцию аванса. Надеждам она не доверяла, но и не отвергала их.

– У меня для вас хорошие известия, – сообщила позвонившая девушка.

– Не терпится узнать их.

– Я беседовала с педагогом, и он согласился пойти вам навстречу, – администратор из школы искусств демонстрировала радость, как собственную, а не принадлежавшую постороннему человеку.

– Вы сделали для меня то, на что я не надеялась, – Кира и в самом деле, не рассчитывала на столь успешное развитие событий.

– Приходите во вторник, я подведу вас к Анатолию Семеновичу, и уже вдвоем решите, как будете взаимодействовать.

– Благодарю вас, – Кира старалась не прогнозировать исход грядущих событий, чтобы не омрачить их пессимистическим настроем.

– Не за что, главное, чтобы вы нашли таинственную натурщицу.

– Вы даже не представляете, насколько она необычна.

– Могу только догадываться, – девушка предполагала, какими бывают причастные к миру искусства персоны.

– Может быть да, а может, и нет, – Кире не хотелось говорить лишнее.

– Вот за что я люблю творческих людей. Жду вас.

– Вам не кажется, что это какой-то абсурд?

– Позвольте уточнить, что именно вам не понравилось?

– Вы ещё спрашиваете?

– Да.

– Ладно, попробую пояснить очевидное, – клиент мастерской по изготовлению памятников громко вздохнул и достав из сумки фотографии, небрежно бросил их на стол перед собеседником.

– На что мне следует обратить внимание? – Тимур неохотно взглянул на фотографии памятника, недавно установленного на одной из могил.

– Издеваетесь? – на лице клиента стали проступать красные пятна.

– Напротив, я очень хочу понять суть ваших претензий.

– Это что за кощунство? – мужчина принялся тыкать пальцем в фотографии, недоумевая, почему владелец мастерской не понимает причину его возмущения.

– Давайте успокоимся, и просто озвучьте суть того, что вас вывело из себя, – Тимур недолюбливал заказчиков, сначала безропотно принимавших работу, а после выдвигавших претензии.

– Вы считаете, что статуя вместо достойного памятника не оскорбляет память усопшего?

– Ничуть не оскорбляет, напротив, выделяет могилу на фоне других. Вы же этого хотели, если мне не изменяет память, когда делали заказ? – Тимур предполагал, что итог беседы не будет приятным, но вынужден был её продолжать.