Андрей Евдокимов - Тарантины и очкарик

Думал, не откроют. Ошибся. Дверь отворилась. Михалыч в изорванных тапках на босу ногу отступил назад, жестом предложил войти. Грибок от Михалыча не отлучался, потому я прежде, чем перешагнуть порог, перевёл нос в режим потерянного нюха.

Я кивнул в сторону комнаты.

– Толик дома?

– Теперь по вечерам он дома всегда. А сейчас уже почти ночь.

Михалыч провёл меня в комнату. Тапочки не предложил, я не напомнил.

Толик сидел за компом, мочил монстров новейшим плазмоплюем. Сквозь толстые наушники прорывался грохот стрельбы. Я представил, как гремело у Толика в ушах, поморщился.

Михалыч тронул сына за плечо. Толик поставил игру на паузу, поднял на отца нелюбящий взгляд. Я уловил в облике очкарика немой вопрос: “Когда же это закончится?!”. Вспышку негодования я списал на синдром геймера, оторванного от игры.

В следующий момент Толик краем глаза заметил меня, улыбнулся, кивнул, снял наушники.

– Вы? Так поздно?

Я присел рядом с Толиком.

– Во сколько оценишь свои синяки?

Михалыч вышел из комнаты, загремел на кухне чайником, чашками и блюдцами.

Я вздохнул от облегчения, ведь Михалыч унёс грибок на кухню. Толик заметил моё предынфарктное состояние, улыбнулся.

– Окно открыть?

– Выживу. Во сколько оценишь свои синяки?

– Вы шутите? Кто их купит?

– Тарантины. Любители снимать тупое кровавое кино на мобильники.

– Вы про этих уродов… Они давно не любители, скорее уже профи. У них это хобби со школы. Они ещё тогда любили снимать свои идиотские клипы.

– Так ты тарантин знаешь давно?

– Ну, знаю – это сказано громко. Учился с ними в одной школе. Этих придурков знала вся школа.

– Разве детки депутатов учились в простой школе? Разве не в частной?

– Представьте себе. Все трое.

– Выбирай: новое дело на тарантин, или отступные. У меня есть инфа, которая доказывает причастность тарантин к твоим новым синякам.

– У нас было море инфы про парк, и что? Выкрутились, скоты. Отмажутся и сейчас.

– Сейчас тарантины не хотят, чтобы было, от чего отмазываться. Им лишний шум не нужен. Папы нашлёпают по попке, краник с бонусами прикрутят. За сколько ты согласен зализывать синяки молча?

Толик улыбнулся.

– За миллион.

– Будь реалистом. Оцени ущерб и назови сумму. Тарантины предложили тысячу. Советую сумму удвоить и помнить о том, что фраера сгубила жадность.

Толик хмыкнул.

– Согласен. Две. Но не меньше.

Толик замялся.

– Хотел вас спросить… Что это за инфа, которой вы их испугали?

Я на пальцах объяснил Толику суть колдовства с серийниками камер в тарантиновых мобильниках.

Затем Толик попросил рассказать алиби тарантин. Я в двух словах рассказал про Щучье, шашлык с кровью на речном бережку, и миллион свидетелей.

Толик потёр лоб.

– Так я вам ничего не должен? Прикольно! Р-раз – и бабки в кармане!

– Ага, а перед этим – кроссовками по носу. Прикольно. Кстати, тарантины твердят о какой-то лазерной указке. Мол, за то, что ты их слепил…

– Врут. Мне следователь тоже хотел это приклеить. Совсем с ума сошли. Я идиот? Нечего мне больше делать, как из кустов слепить пьяных дураков? Или я не понимал, что мне могли по пьяне голову пробить, и даже не заметить? Наверное, адвокаты понапридумывали. Уцепиться не за что, вот и родили указку.

В комнату вошёл Михалыч с чаем и грибком.

Чаю я отхлебнул с удовольствием, а грибок хозяин мог бы оставить и на кухне.

Михалыч положил передо мной на стол конверт.

– Мне на кухне слышно всё. Тех, кто Толика вчера побил, вы таки нашли?

– Исполнителей не нашёл, только заказчиков. Но искать их не пришлось. Прыгали перед носом. Так что конверт заберите. Вашу премию я не заработал.

Михалыч поскрёб ногтями ступню. Я, конечно, слышал, что грибок зудит, но разве его чешут той же рукой, которой подают гостям чай?

Толик мой лёгкий шок заметил, улыбнулся. Михалыч закончил скрести ногу аккурат к тому моменту, когда я пришёл в себя и шагнул в коридор.

Когда Михалыч за мной запер, глаза залепила подъездная темень. Чтобы не придавить ненароком белой кошке хвост, включил фонарик. Вместо кошки от меня шарахнулась крыса размером чуть меньше литровой банки.

В столь запущенном подъезде каждая лестничная площадка – рай для любителя бить по башке из темного угла. Даже не надо надевать маску. Налётчик уйдёт неузнанным. Как очкарик собирался возвращаться домой после той поздней прогулки в парке, если бы тарантины его не побили? Фонарика я у Толика в парке не видел.

Я начал перепрыгивать через три ступеньки, когда представил, как бы мне в подъезде очкарика треснули по головёшке, как бы я в отключке валялся в пыли, а по мне ползала та жирная крыса.

Две сотни шагов по остывшему асфальту, сто метров по парку, задержка дыхания возле вонючих кустов, кивок охранника – и я вернулся к Ромке. Надо ковать железо, пока волка ноги кормят.

*

*

Тарантина Ромка меня не ждал. Ромкины дружки меня не ждали ещё больше, чем Ромка и та мартышка, что сидела у Ромки на коленях, вместе взятые.

Малолетки в наноюбках, оседлавшие ромкиных дружков, перехватили взгляд-приказ ромкиной мартышки, с фырканьем слезли со спонсоров. Мартышка увела подружек к барной стойке. Дамы удалились, чтоб мужской разговор не слышать.

Ромкины дружки-тарантины для приличия поковырялись во мне презрительными взглядами, поднялись с чувством папиного достоинства, отвалили к подружкам. После нашего общения в парке желание со мной говорить осталось только у Ромки.

– Какой вы быстрый! Я вас ждал завтра-послезавтра. Неужели управились?

– С вас две штуки, или он пишет заяву.

– Тысяча – это предел.

– Как знаете, юноша. Я свою задачу выполнил. Платить или нет, и сколько – решать вам. Я иду спать.

– Подождите. Я посоветуюсь с друзьями.

Ромка вытащил брюхо из-под стола, подошёл к барной стойке, созвал товарищей по несчастью. После первых слов Ромки дружки-тарантины взглядами превратили меня в перфокарту. Я улыбнулся. Тарантины отвернулись.

Ромка уламывал дружков три вечности подряд. Я чуть не заснул.

Ромка принёс вердикт коллегиума с самой чёрной траурной миной, которую только видел свет.

– Мы согласны. Сколько возьмёте за доставку денег пострадавшему?

– Сотню.

– Так мало?

– Сто баксов.

– Так много?!

– Спокойной ночи!

– Постойте!

Ромка порылся в портмоне, выудил купюру, протянул мне.

– Держите свою сотню.

Я сунул хрустик в карман футболки. Ромка отчитал двадцать сотен отступных, протянул мне. Краем глаза я засёк жадный взгляд ромкиной мартышки, прикованный к пачке денег. Я сунул деньги в задний карман.

Ромка приподнял бровь.

– Потерять не боитесь? Вдруг выпадут?

– Разве что помогут ваши дружки.