Оак Баррель - Десять поворотов дороги

Хвет, отцепляя от куртки мелкую засушенную рыбешку, кивнул Бандону, которого решили пустить вперед, чтобы сразу произвести впечатление, получив тем самым фору в грядущих переговорах. Голова великана находилась под самой крышей, а плечи обильно покрывала рыбная чешуя, придавая потертому кардигану вид нарядного концертного реквизита.

Бандон согнулся пополам, осторожно потянул за полуоторванную ручку и шагнул в проем подобно тарану. В конторе раздался истерический женский крик. Что-то упало на пол и покатилось.

– Звиняйте… – пробубнил смущенный приемом Бандон, проваливаясь в освещенный прямоугольник.

За ним гуськом протиснулись остальные, заняв почти все свободное место в комнате, остальная часть которой была плотно заставлена разномастной несочетающейся мебелью.

Уже знакомые из предыдущего эпизода голоса последовательно спросили:

– Что за хамство, врываться в служебное помещение?! – то взвизгнула секретарша, лишенная отчасти подвижности из-за подсыхающего на пальцах ног лака и оттого еще более раздраженная.

Вопрос был, по всему судя, риторическим, поскольку неприветливая, но весьма благообразная девица в облегающей брючной паре, не дожидаясь ответа, вернула свои длинные ноги на столешницу, продолжив махать на них газетой.

– Что вам угодно? – поддержал ее давешний баритон с ноткой осторожного дружелюбия.

Баритон этот принадлежал маленькому, гладко выбритому человечку в коричневой «тройке», почти карлику, сидевшему в кресле за столом на возвышении из подушек.

– Мы… здравствуйте… артисты и хотели бы выступать в столице… Тут объявление было… – обращаясь сразу к обоим, неловко сказал Хвет, смущенный крашеными ногами на столе и всем прочим.

Бандон, упираясь лбом в бумажный фонарь, устроенный под скошенным потолком, стянул с головы зеленый кепи. Хряк как бы невзначай хрюкнул, явив подтверждение сказанного: да, они артисты, и не из худших, сами можете убедиться.

Обозрев пристально вошедших, коротышка пробубнил под нос: «Здравствуйте, господа артисты», – а затем переменился в лице и живо соскользнул со своего шаткого насеста, приветственно протянув им руки, будто намереваясь перехватать всех за лацканы пиджаков.

Хвет инстинктивно отпрянул, отдавив ноги Гумбольдту. При всей доброжелательной наружности в человечке читалось что-то хищное – так мог бы выглядеть гостеприимный кайман, решивший встретить овец у входа в мясную лавку.

– Рад! Весьма рад вашему появлению! – пробаритонил «кайман», поймав за пальцы Бандона, дергая за руку Хвета и старательно минуя Хряка, расплывшегося в улыбке. – О! Мое почтение прекрасной даме! Рад! Рад! Вы экстремально обворожительны, дорогая!

Человечек расшаркался в хорошо отрепетированных поклонах. Несмотря на малые габариты, двигался он с большим достоинством и, казалось, занимал места больше, чем вся стоящая у дверей труппа.

– Чем обязан счастливому визиту? Визи, приготовь, пожалуйста, печенье! – велел он секретарше. – Ах да, гастролирующая труппа! Гран плезир! Располагайтесь с комфортом в нашем скромном приюте, открытом для всех служителей искусства! Даже комиков и мимов, прошу заметить! Новые веянья, новые стандарты, новые возможности, наконец!

Секретарша обворожительно улыбнулась одним ртом, вдела ноги в ядовито-синие «лодочки» и достала из напольного горшка жестяную коробку, в коей действительно оказалось окаменевшее печенье с корицей. Коробка была водружена на один из многочисленных столиков, до которого было не дотянуться, если не опрокинуть мольберт с афишей. На сем «приготовление» завершилось, и красотка вернулась на свое место.

– Я, знаете ли… Ну, да что обо мне? – перебил сам себя «гостеприимный кайман» в «тройке». – Какими судьбами?.. Недурно нынче на улице! Уже неделю стоят прекрасные погоды! Уверен, вы получили боку де плезир от столицы! Немало удовольствия! Все эти бульвары, вернисажи, коктейли! Юная леди, этот город создан для вас! Прошу, прошу… Столько прекрасного в один день! Волшебство! Не так ли, Визи?

Он ловко овладел локтем стоявшей в углу Аврил, и через секунду она уже сидела на приземистом пуфе у стола, чувствуя себя белкой в водовороте. Прямо на нее с отчаяньем смотрел бронзовый дурно отлитый рыцарь, опирающийся на меч. Его братья разных калибров украшали полки над креслом, в котором каким-то чудом уже оказался хозяин кабинета с сигарой в одной руке и пачкой каких-то листков в другой.

– Я – Амм Тутт, глава Гильдии актеров и комиков, председатель Академии сценических искусств и прочее, и прочее, – незажженная сигара плясала в воздухе. – Уверен, наше знакомство окажется плодотворным и… взаимовыгодным! Не так ли, дорогая?

Человечек одарил каждого проницательным многообещающим взглядом. Секретарша продолжала кукольно улыбаться, деловито извлекая из ящика стола какие-то перепутанные шарфы. Казалось, улыбку просто забыли стереть с ее губ, и теперь она будет с нею до самой смерти.

В эту секунду в кабинет ворвался свирепого вида персонаж с перекошенным ртом и глазами, посаженными так глубоко, что еще чуть-чуть – и они бы смотрели уже назад. Росту в нем было почти как в Гумбольдте, но даже тот, больше похожий на палочника, чем на обычного человека, казался на фоне прибывшего раскормленным крепышом.

– Ах! Вот и ты! Как кстати! – глава Гильдии не дал явившемуся сказать ни слова. – Прошу жаловать моего заместителя по линии комических представлений! Кислый Гарри! Коллеги! И вы, прекрасные леди! – адресовал он секретарше и сидящей перед столом Аврил. – Поскольку, по счастливому обстоятельству, мы собрались здесь, то не будем терять драгоценное время. У нас, у людей искусства, людей – что скрывать?! – легкомысленных порою, в делах царит кавардак. Почетная обязанность Гильдии – помогать ее членам в достижении творческих целей, избавляя от перипетий бытия. Как ни тяжело признавать, увы, самому мне пришлось отказаться от многого ради этого служения… Но не будем о грустном! Вы, именуемые «труппой», и я, именуемый «глава Гильдии», – тут он виновато улыбнулся, словно прося прощения за оплошность, – заключаем контракт по роду деятельности… – Амм Тутт вопросительно поднял бровь.

– Вечно ты приваживаешь всякую шваль! – перебил его Кислый Гарри, мазнув взглядом по крадущемуся к печенью Хряку, коему судьбой назначалось быть громоотводом недоброжелательного отношения ко всей труппе. – А это что за гора черного мяса в чешуе? – желчный тип вздернул с вызовом подбородок, тыкая пальцем в грудь Бандона.

В любом другом случае наглец бы уже валялся на полу, баюкая сломанную руку, но загадочные силы официальной обстановки парализовали волю гиганта. Он лишь сильнее сжал кепи и вытаращил глаза, желая одного – стать меньше или совсем раствориться в воздухе.