Станислав Далецкий - Жизнь в эпоху перемен. Книга первая

Из троих детей у этого жида выжила лишь дочь Эсфирь, на которую и польстился Андрей – младший брат Фрола: то ли за чёрную масть и огненный взор, то ли за лавку её отца: поди теперь разбери – прошло с тех пор более тридцати лет. Но Господь видимо не простил Андрею эту женитьбу и родилась у них с Эсфирью дочь Мария, с лилово-багровым родимым пятном на всю правую половину лица, а по народному поверью родимыми пятнами на лице сатана отмечает своих избранников среди людей, чьи души Бог изначально отдал ему во владение. Так это или нет, но лавочник-жид со своей женой недолго ещё пожили и умерли от лихоманки, прошедшей теми местами от библейских Палестин и до самой до Москвы, прихватив за собой и свою дочь Эсфирь.

Дядя Андрей остался жить бобылём со своей меченой дочерью Марией, которая росла тихой и покорной судьбе девочкой, неся на своем лице чертову отметину, что не давала ей права даже мечтать о женском счастье и семейном очаге. С возрастом это родимое пятно набухло, ещё более побагровело, покрылось бородавками из которых росли волосы, так что из дома Мария выходила лишь плотно закрыв пол-лица платком, и сторонясь встречных прохожих, словно прокажённая.

Отец умер тихо, во сне, когда Марии было под тридцать лет, оставив дочери лавку в наследство.

Лавкой своей Мария управляла умело и ловко, не жадничая по цене товаров и приманивая покупателей дешевизной и качеством товаров, что в итоге давало хорошую прибыль и достаток Марии в её одинокой жизни, как думал Пётр Фролович решая судьбу сына Вани.

Уродливая и тихая, но расчётливая Мария, не надеясь обрести мужа, который бы женился на ней, а не на её лавке, скрытно удовлетворяла свои женские потребности, вступая в связь с заезжими мужиками из окрестных деревень и перекупщиками, что поставляли ей товар в лавку.

Присмотрев мужика, привозившего ей в лавку тушу или битую птицу, она договаривалась о цене, кутая уродливую половину лица шёлковым платком. Затем приглашала этого мужика к себе в дом, что находился неподалёку от лавки – как бы для денежного расчёта и производила расчёт. Потом выставляла штоф водки и откровенно предлагала себя захмелевшему мужику, обещая еще и приплатить рубль-другой за исполнение мужских обязанностей.

Редко кто из мужиков отказывался побаловаться с молодой купчихой, а сомневающимся она чуть приоткрывала родимую половину лица и этого было достаточно, чтобы нерешительный мужик пожалел мужскою лаской эту одинокую женщину, весьма прыткую и приятную в постели, да ещё и получить за содеянное прелюбодеяние целковый на похмелье.

Мария долго надеялась таким путем заиметь ребёночка и потом заняться его воспитанием, замолив свои грехи молитвами в церкви, но видимо она была бракованной женщиной и с ребёночком у неё так и не получилось. Как говорится, на нет и суда нет, и Мария продолжала свои забавы с заезжими мужиками уже ради удовлетворения женской плоти и похоти.

Потому она и просила сродного брата Петра Фроловича отдать ей Ваню на воспитание и учёбу, чтобы озаботиться племянником, коль Бог не дал ей иметь своих детей.

Тётка Мария, завидев из окна подъехавшую коляску, вышла им навстречу, сама открыла ворота, вынув запорную жердину и убрав слегу из подворотни, чтобы упряжка спокойно въехала во двор. Кучер распряг лошадь, провёл её в сарай, дал сена с сеновала над сараем из припасов тётка Марии для заезжих купцов и мужиков и все вместе прошли в дом.

Дом Марии был почти таким же, что и усадьба Петра Фроловича: под железной крышей и того же размера – так строились в тех местах все дома зажиточных людей: мелких помещиков и торговцев, к которым уже начинали присоединяться и зажиточные крестьяне, прихватившие рублём или обманом несколько десятин земли в собственность.

Тётка Мария быстро собрала на стол к ужину: поставила графинчик водки, домашние соленья, квашеной капусты, нарезала варёного мяса, колбасы и сыра – все припасы из своей лавки, замесила творога со сметаной для Вани, достала из печи чугунок с борщом и тушёную курицу целиком. О приезде её известил письмом заранее Пётр Фролович, но и без письма у неё нашлось что поесть, а если потребуется, то и в лавку можно было сходить – всего-то и пути через несколько домов до площади, где и находилась лавка.

Пока гости ели, проголодавшись с дороги и без обеда, тётка Мария молча разглядывала племянника, которого она собралась воспитывать. Вид и нрав Вани ей понравились. Она обратила внимание, что у мальчика разного цвета глаза: левый серо-голубой, а правый – ярко зелёный, что было весьма необычно, и Мария решила, что так Бог отметил Ивана, но не уродством, как её, а непривычностью лица с разноцветными глазами.

Когда гости перешли к чаепитию с настоящим чаем, Мария присоединилась к ним, одарив Ваню печатным пряником.

–Кушайте, гости дорогие, – молвила Мария, – после дальней дороги завсегда поесть хочется, а после ужина пожалуйста и отдохнуть, места всем хватит, а Ване я отвела отдельную комнату, где он и будет жить, коль останется здесь, – и она осторожно погладила мальчика по голове своей тёплой рукой. Ваня уже отвык от материнской ласки, а Фросину заботу воспринимал как должное и это материнское поглаживание тётки по его голове было приятно и неожиданно.

Время за ужином прошло быстро, начало темнеть и Мария зажгла большую керосиновую лампу, висевшую на цепочках над обеденным столом. Когда чаепитие закончилось, хозяйка зажгла лампу поменьше и повела гостей располагаться на ночлег: кучеру постелили на кухне, Пётр Фролович расположился на диване в гостиной, а Ваню тётка Мария провела в его будущую комнату, которая оказалась копией его родной комнаты в усадьбе, лишь кровать и стол для письма были другими.

Утром, чуть свет, во дворе закричал петух, ему откликнулись петухи из соседних дворов, и их кукареканье заставляло жителей городка просыпаться и начинать новый день спозаранку.

Ваня тоже проснулся и вышел во двор. Кучер уже запрягал лошадь собираясь в обратный путь: отец решил остаться на несколько дней, чтобы уладить Ванины дела с обучением в уездном училище и поэтому кучер обещал вернуться за ними через неделю.

Ваня сбегал в уборную, вымыл лицо и руки из рукомойника во дворе и прошёл в дом на кухню. Отец и кучер уже сидели за столом возле самовара и пили чай с остатками от вчерашнего ужина.

Тётка Мария хлопотала у топившейся печи и когда Ваня сел за стол поставила на стол сковороду с жареной колбасой, залитой яйцами. Мужчины оживились и, отставив чашки с чаем, принялись за яичницу, макая кусками хлеба в растекающиеся по сковороде желтки, смешанные с жиром.

Ваня тоже принял участие в очищении сковороды, которая освободилась под напором трёх едоков, вернувшихся снова к чаепитию: наливая чай в блюдечко и прихлёбывая его губой через край блюдца, отрываясь лишь на мгновение, чтобы положить в рот маленький кусочек колотого сахара, лежавшего горкой в сахарнице. Мария тоже присоединилась к ним попивая чай с вареньем, но так и оставаясь закутанной в платок, из-под которого виднелся лишь один чёрный глаз.