Алексей Гастев - Леонардо да Винчи

– Хотя герцог Моро более не находится среди живущих, мнения этого остроумного человека продолжают действовать, и многие ими воспользуются, не упоминая изобретателя. Я же не скажусь настолько неблагодарным, если скажу – пора разбить бутылку.

Простодушные народы понесут великое множество светочей, дабы светить на пути всем тем, кто утратил зрительную способность. О мертвых, которых хоронят.

2 мая 1519 года живописец его христианнейшего величества короля Франции, флорентиец Леонардо да Винчи, умирал в замке Клу на Луаре. Агония началась под утро, когда небесный свод у обозначенного округлыми плавными очертаниями холмов горизонта засветился пурпуром, как если бы веки чудовища приподнялись и сквозь ресницы просвечивала сфера огня. На этот раз ветер, обычно трогающийся с рассветом, продолжал спать в своем логове, и из-за неподвижности воздуха топот копыт слышался издалека: король Франциск и рыцари из его свиты что есть мочи погоняли лошадей, надеясь застать в живых умирающего.

Поскольку душа покидает свое узилище маленькими шажками и беспрестанно, как бы в сожалении, оглядываясь, происшествие смерти редко может совпасть с какими-нибудь внезапными знамениями. Поэтому трудно сказать, прошло какое-то время или смерть Леонардо приключилась тотчас, как, пробитая солнечными лучами, запылала занавесь на окнах и в саду грянули птицы. Так или иначе, один из находившихся в помещении монахов, а именно францисканец, нашел уместным отчасти уподобить умершего основателю их ордена, сославшись на то, что св. Франциска Ассизского прежде церковного отпевания отпели-де певчие жаворонки. Тут другой, доминиканец, возмутился и сказал:

– Покуда я не имею достаточно доказательств, чтобы сомневаться в благочестии покойного; однако если верить возможно одним способом, указанным в Откровении и хорошо разъясненным отцами церкви, то неверию есть многие способы и виды – от прямого безбожия до таких умственных построений, где неверие или ересь настолько скрыты, что их нелегко различить. А когда кто-нибудь, будучи природным итальянцем, пишет левой рукой и справа налево, как евреи или турки, этому человеку лучше других удается скрывать свое мнение. Я не берусь решительно утверждать, да и теперь дело кончено, но непомерная гордыня в исследовании и любопытство уводят колеблющуюся душу на окольные тропы, где она спотыкается и блуждает, тогда как путь ясно указан.

Монахи ордена св. Доминика недаром называют себя псами господними и имеют эмблемой бегущую собаку, у которой в зубах факел, помогающий и в темноте распознать отклонения от истинной веры. Но францисканец оказался опытным в спорах и, нимало не растерявшись, ответил:

– Как порча, не имея формы и образа, представляет собой чистый убыток, так погрязшая в заблуждениях душа человека неверующего ничего не позволяет в себе различать. Между тем истинная вера многообразна, и этим подобна всяческому созданию – освещенная лучами божьей славы, она подобна саду с многими растениями, и каждое отбытие или новость прибавляют там света.

Королевские всадники с их предводителем, чье старание не опоздать было тщетным, приблизились к замку, когда зрачок Левиафана пылал на небе в полную силу. Прислуга нарочно растворила окна и двери помещения, где запах лекарств и ароматического курения понемногу вытеснялся другим – отвратительным и тлетворным. Переступивши порог, король более не сдерживал слез; стуча высокими каблуками, он быстро подошел к постели и, внезапно сложившись подобно какому-нибудь мерительному инструменту, опустился на колено и припал к мертвой руке; огромная его фигура сотрясалась от рыдания.

Ввиду всего этого клирики, неотлучно присутствовавшие с целью облегчить путешествие души из этого мира в потусторонний, прекратили спор, неуместный возле покойника. Но это прекращение было лишь временное; в действительности же смерть великого Мастера оказалась началом решительного несогласия и раздоров вокруг его имени, когда его прижизненные усилия затемнить и сделать труднее доступными свои произведения – картины, параграфы рукописей или еще что-нибудь – дали плоды. Но если бы не было смерти, оставляющей человека беззащитным перед лицом вечности, не была бы возможна анатомия, а люди не узнали бы о себе, сколько им удалось благодаря таким исследователям, как Леонардо. Отсюда выходит, что знание и смерть прочно связаны и одно зависит от другого, о чем говорится в библейском предании о первородном грехе и его последствиях для человечества, как их ни толкуй – буквально, аллегорически, морально или аналогически, то есть любым из четырех способов, указанных Данте в его «Пире», во второй части после первой канцоны.

Обмывающие и убирающие мертвое тело женщины удивлялись гладкой и белой коже и хорошо развитым мышцам, поверху обернутым тончайшим нежным жиром, хотя к красивым сильным плечам прикреплялась старческая голова с седыми редкими волосами и морщинистая шея, и человеку с воображением, а не этим монашкам, все в целом могло представиться каким-то кентавром, составленным из частей различного состояния и возраста. Кроме того, если смотреть внимательно, видно, как исхудали, слабы и тощи правая рука и левая нога покойного, при его жизни долгое время остававшиеся без упражнения из-за паралича. Обладая же вместе с воображением еще и сообразительностью, легко представить, что таким поистине издевательским и жестоким способом природа демонстрирует принцип контрапоста, настойчиво ею осуществляемый во всех сферах, когда область физического и материального находит отражение в области духа.

Вазари рассказывает, что, видя свою жизнь скоро заканчивающейся. Леонардо углубился в чтение священных книг и с огорчением отзывался о своих винах перед богом и людьми, поскольку, мол, не так прилежно работал в искусстве, как этого требовало его дарование. Но это говорится во втором издании, вышедшем в свет спустя несколько лет после первого, где автор свидетельствовал, что, философствуя о природе вещей, Леонардо создал в уме еретический взгляд, не согласный ни с какой религией, и предпочитал быть философом, а не христианином. Такое изменение можно отнести к заботе о добром имени Мастера, поскольку наступали более строгие времена и ужасный раскол потрясал здание Христовой церкви. Но, как равно и клевета, доброжелательные выдумки редко оказываются вовсе беспочвенными.

Когда по итальянскому обычаю на третьи сутки, после захода солнца, раскачиваясь из-за неровностей почвы как утлая лодочка на морских волнах, гроб подвигался от местечка Клу в направлении к кладбищу у св. Флорентина, драгоценные останки сопровождаемы были всем клиром и меньшею братиею названной церкви, а также шестьюдесятью бедными, которые несли шестьдесят зажженных свечей, отчего процессия напоминала светя щуюся гусеницу. А перед тем – и ведь все это согласно духовному завещанию – у св. Флорентина отслужили три большие мессы, а в трех других церквах по тридцати малых. Завещатель также велел раздать милостыню призреваемым в богадельне св. Лазаря из суммы в семьдесят турских су, уплаченной казначею названного братства в Амбуазе. Надо быть подозрительным, как тот доминиканец, который в виду только что успокоившегося тела неодобрительно отзывался о недостатке истинного благочестия в произведениях Мастера, чтобы в щедрости, касающейся порядка похорон, усмотреть скрытую иронию к христианскому обряду. С другой стороны, упоминаний о верховном создателе, разбросанных здесь и там в его бумагах, при их немногочисленности, пожалуй, не хватит для доказательства верности святой римской церкви, тогда как некоторые его анекдоты или пророчества, казалось бы, прямо свидетельствуют обратное. Но поскольку в каждом деле имеется третья сторона, наиболее важная, почему не принять, что противоположности свободно сосуществуют в душе, разместившись напротив и наискосок, в контрапосте?