Меч Судьбы - Скороходова Т.Н.

- Ччч-т-то это? - прохрипела я пересохшим горлом. От крика до сих пор мелко дрожала посуда, колыхалась на небольшом окне веселенькой расцветки занавеска, а пыль, сметенная домовитым гномом в кучку, висела в воздухе. От такого голоса и мертвый оживет, поседеет, превратится в заику и вновь помрет, твердо убежденный, что на этом сумасшедшем белом свете ему делать нечего.

- Это оно и есть, сторож-то, печенку в ведьму, - отмер холмовик. - БЕЖИМ!

В проеме гном и я оказались одновременно. Попихавшись и поругавшись, я вывалилась первой на крыльцо и замерла в изумлении.

Вейр стоял на ступенях, помахивая кочергой. У Шенва в руке мерцало оголовье крепкого деревянного посоха, глаза пристально смотрели на кромку леса. Ольга замерла посреди двора, держа светящуюся спицу, которой она сражалась с охраной Лоринии. Север сидел у ее ног и, склонив голову набок, разглядывал существо, гордо вышагивающее по двору.

Ярко- алые перья размером с кухонный нож блистали на солнце, золотой гребень грозно топорщился. Взгляд круглых огромных желтых в черных ободках глаз словно говорил “вот он я какой!”. Я очень о многом хотела побеседовать с птичкой, но мне пока не до возмутителя спокойствия и грозы наших бедных ушей.

За полем, у самой кромки леса призрачная тень размытым пятном скользнула по земле и исчезла. Солнце слепило глаза, не давая толком рассмотреть тварь. Лишь снег, осыпавшийся с ледяных ветвей снежным водопадом, говорил о том, что тревога не была напрасной.

Холмовик выругался, плюнул под ноги и замахнулся метлой на петуха-монстра. Щелкнул клюв, половинки древка упали на землю. Петух взрыл когтистой лапой землю, готовясь растерзать обидчика. Глаза загорелись алыми угольками.

- Тебе скока говорено - на сонников не орать! - завопил гном.

Ужас в перьях копнул землю и шагнул вперед. С деревенскими Петьками птица размером с перекормленного индюка имела лишь отдаленное сходство. Север спрятался за Ольгу, из-за спины вампирши наблюдая за кочетом-великаном. Бедный малыш до сих пор встряхивал головой.

- Цыпа-цыпа-цыпа! - присев на корточки, позвала я.

Петух тряхнул головой, гребень воинственно затрясся. Глаза моргнули раз, другой, и кошмарная птица важно шагнула ко мне. Ногир попятился, круглыми от ужаса глазами глядя на меня, и покрутил пальцем у виска. Я вытащила из кармана куртки корку хлеба, завалявшуюся еще с дороги, и протянула открытую ладонь, зажмурив глаза и мысленно на всякий случай попрощавшись с рукой. Вейр ругнулся, подскочил ко мне, схватил в охапку, забросил, словно мешок с мукой, на плечо и потащил в дом. Я уже привыкла, что он меня таскает и швыряет, когда ему вздумается, и возражать не стала. А немного выдранных пепельных волос можно объяснить потрясением от петушиного концерта.

Отшвырнув бархатную черную ленту на стол, я бросилась к дверям и остановилась, любуясь открывшейся мне картинкой.

Загнав гнома на забор, чудище бродило по двору, вышагивая, словно генерал перед войском. Шенв, размахивая посохом, подпрыгивал и пытался огреть гнома. Наверное, в воспитательных целях, чтобы привить любовь к природе. Ногир отбрыкивался, поджимал ноги и вопил на весь двор, озвучивая свое мнение о противоестественных отношениях петухов с колдунами.

Шенв, утомившись, подошел к кочету, задумчиво разглядывающему Ольгу с торчащей из-за ее спины волчьей головой. Шепнул пару слов. Петька вскинул голову, я зажала уши, ожидая нового вопля, но петух удовлетворился тихим “ко-ко”, склевал оброненную мной корку и скрылся в сарайчике.

Ногир бесстрашно ссыпался с верхотуры, словно не впервой проделывал этот трюк, и побрел в дом, протиснувшись мимо меня в угрюмом молчании. Конечно, здорово, что у них есть такой монстр, который при приближении врага поднимет всех на ноги, но, по-моему, Шенв не был бы так сед и лыс, если бы птичка орала немного потише. Хорошо, что петух не приветствует солнышко по утрам, как принято у нормальных обычных птиц. Представляю, что было бы, если бы мы проснулись от такой побудки… Три скромных холмика зеленели бы по весне… Размышляя о волшебных петухах-великанах и лесных чудищах, я пошла собираться в дорогу. Тварь, затаившаяся в лесу, как объяснил хозяин, в общем-то, не была опасной. Сонник никого не ел и не разбрасывал окровавленные части тел по ветвям. Он мог лишь усыпить. “Не опасной”, как же… Сон на холоде превращался в вечный.

Утро кусалось морозцем, но день обещал порадовать теплом. Бабья осень, погрозив кулаком зиме, отвоевала пару солнечных дней. По всемирному закону подлости, солнце нам сегодня только мешало. Искрящиеся в лучах ледяные свечи слепили глаза даже издалека. Напялив волшебную одежку, купленную в Лесицах, мы походили на трех медведей, как в старой сказке. Не хватало только невоспитанной наглой девочки. Правда, если Вейр с Ольгой смахивали на двух тощих медведей-шатунов, то я сама себе напоминала перекормленную мышь. Шуба и штаны немного велики, моего размера не нашлось во всех Лесицах, а ушивка требовала задержаться не меньше, чем на пять-семь дней, поэтому получилось то, что получилось. Навоевавшись с хитроумными костяными крючками и веревочками, я взмокла и пришла в бешенство. Легкая, невесомая двусторонняя шуба плотно соединялась с меховыми штанами, не оставляя даже крохотной лазейки ветрам и морозу. Я потрогала странную вышивку, украшенную бусинками и клыками животных, прощупывающуюся сквозь мех. Короткий ворс наощупь напоминал мягчайший мох, но выглядел, как побитая молью шкура. Впрочем, мы не к эльфам на бал собрались. Я поправила капюшон и взяла небольшую сумку, набитую травами и зельями. Все необходимое для похода было в волшебной торбе у Ольги.

Шенв повел рукой в благословляющем жесте, пропел “пусть вас не оставит Жрица ”, и ушел в дом. Лить по нам слезы он явно не собирался. Вороная и Шеда оставались здесь, у хозяев. Если мы за ними в течение года не вернемся, холмовик отведет к своему племени, где их будут холить и лелеять. Страсть к лошадям у подземного народца была в крови. Одно утешение, животина у них как сыр в масле кататься будет… Ольга уронила мешочек, звякнувший злотыми, в протянутую ладонь гнома, и пошла к виднеющемуся в проеме ворот черному полю. Вздохнув, я кивнула Ногиру и догнала подругу.

Черная подмерзшая земля похрустывала под ногами. Если у дома Шенва еще встречались сухие стебельки, то чем ближе к лесу, тем более безжизненной казалась земля. Поднявшийся легкий ветерок сдувал тонкие белые полосы нетающего снега, застрявшего меж черных трещин земли, холодил лицо. Хрустнула первая тонкая корка льда, осыпались замерзшие навек иглы травы. Мы опустили на лица вшитую в капюшон прозрачную темно-коричневую ткань, уберегающую глаза ото льда и снега, и шагнули в лес.