Давид Рикардо - Начала политической экономии и налогового обложения

«Пусть вода станет редкой вещью,

– говорил лорд Лодердаль, —

и поступит в исключительное распоряжение одного лица, то его личное богатство увеличится, ибо вода в этот случае будет иметь ценность, и если народное богатство состоит из суммы индивидуальных богатств, то и общее богатство также увеличится от этого».

Нет сомнения, что богатство этого лица увеличится; но так как фермер будет принужден продать часть своего хлеба, башмачник часть своих башмаков, и всякий должен будет лишиться доли своего состояния с единственною целью добыть себе воды, которую они прежде получали даром, то все они обеднеют на все количество товаров, которое они принуждены будут пожертвовать на этот предмет, а владелец воды получит прибыль в точности равную их потере. Общество в целом составе будет по-прежнему потреблять одинаковое количество воды и товаров, только распределение их будет иное. Но так будет скорее в случае монополии воды, чем недостатка в ней, ибо если бы воды было недостаточно, то народное богатство и, богатство отдельных лиц действительно уменьшилось бы настолько, насколько была бы лишена страна части одного из своих предметов потребления. Не только фермер имел бы менее хлеба для обмена на другие необходимые или приятные для него предметы, но, подобно всякому другому лицу, он испытал бы уменьшение в потреблении одного из наиболее существенных для него предметов. Не только распределение богатства было бы в этом случае иное, но наступила бы и действительная потеря богатства.

Итак, можно было бы назвать равно богатыми две страны, обладающие равным количеством всех необходимых, приятных или полезных предметов; но ценность богатства каждой из них зависела бы от сравнительной легкости или трудности производства этих богатств. Если бы усовершенствованная машина дала нам возможность производить две пары чулок вместо одной, не затрачивая более труда, то за один аршин сукна давали бы двойное количество чулок. Если бы подобное улучшение произошло в изготовлении сукна, то чулки и сукно обменивались бы друг на друга в прежней пропорции; но оба эти товара понизились бы в ценности, потому что при обмене на шляпы, на золото и на всякие другие товары, пришлось бы давать вдвое более того и другого. Пусть усовершенствование распространится на производство золота и всех других товаров, и прежнее отношение между ними снова восстановится. Станет производиться ежегодно вдвое более товаров, след., народное богатство удвоится, но ценность его не увеличится.

Хотя Ад. Смит дает точное понятие о богатстве, не раз уже упомянутое мною, однако же, впоследствии он развивает его иначе, говоря, что «человек должен быть богат или беден, смотря по тому, большее или меньшее количество труда может он приобрести покупкой». Этот взгляд на дело существенно разнится от предыдущего, и он конечно не верен, ибо, если предположить, что рудники стали бы более производительны, так что золото и серебро понизились бы в ценности, вследствие большей легкости их производства, или что бархат, будучи изготовлен с помощью меньшего чем прежде количества труда, упал бы в ценности своей на половину, то богатство всех потребителей этих предметов увеличилось бы. Один мог бы в этом случае увеличить количество своей посуды, другой мог бы купить вдвое более бархата; но, обладая этим прибавочным количеством посуды и бархата, они все-таки не могли бы употреблять более рабочих чем прежде, так как если бы меновая ценность бархата и посуды понизилась, то они были бы принуждены пожертвовать сравнительно небольшую долю богатства этого рода в уплату за день труда. Итак, богатство нельзя определять количеством труда, которое можно за него купить.

Из вышесказанного видно, что богатство страны может увеличиваться двумя способами: чрез употребление более значительной доли дохода на содержание производительного труда, что не только увеличит количество, но также и ценность массы продуктов; или же чрез увеличение не количества труда, а производительной силы прежнего труда, вследствие чего возрастает количество, но не ценность продуктов. В первом случае страна не только станет богаче, но и ценность ее богатства увеличится. Она разбогатеет вследствие сбережения, чрез уменьшение своих расходов на предметы роскоши и удовольствия и чрез употребление этих сбережений на новое производство. Во втором случае может не быть ни уменьшения расходов на предметы роскоши и удовольствия, ни увеличения в употреблении производительного труда, но при прежнем количестве труда будет более продуктов, возрастет богатство, но не ценность. Из этих двух способов увеличения богатства следует предпочитать второй, потому что он производит то же самое действие, не лишая нас и не уменьшая наших удовольствий, что неизбежно при первом способе. Капитал страны есть та часть ее богатства, которая затрачивается в видах будущего производства и может увеличиваться, так же, как и богатство. Возрастание капитала будет одинаково действительно способствовать производству будущего богатства, достигается ли это возрастание вследствие усовершенствований в искусствах и в машинах, или же вследствие производительного употребления более значительной части дохода, ибо богатство всегда зависит от количества продуктов, причем ни мало не берется во внимание легкость, с которой добываются орудия, служащие для производства. Известное количество одежды и съестных припасов будет достаточно для потребностей и содержания одинакового числа людей, будут ли эти предметы плодом труда 100 человек или 200; но ценность этих товаров увеличится вдвое, если на их производство было употреблено 200 человек.

Несмотря на изменения, сделанные в четвертом и в пятом издании Трактата о политической экономии, мне кажется, что Сэю очень не посчастливилось в его определении ценности и богатства. Он считает эти два выражения однозначащими и объясняет, что всякий человек богат соразмерно с увеличением ценности, которую приобретает его собственность и с изобилием товаров, которыми он может располагать;

«ценность доходов возрастает,

– говорит он, —

если они могут каким бы то ни было способом доставить большее количество продуктов».

Итак, по мнению Сэя, если удвоится трудность производства сукна, и если вследствие того сукно начинает обмениваться на количество товаров вдвое больше нежели прежде, то ценность его увеличивается вдвое; – с этим я совершенно согласен. Но если бы производство этих товаров велось при особенно легких, а производство сукна при прежних условиях, и если бы, след., сукно стало обмениваться на количество товаров вдвое большее, то Сей все-таки продолжал бы утверждать, что ценность сукна удвоилась; между тем как, по моему взгляду на предмет, ему следовало бы сказать, что ценность сукна осталась без изменения, ценность же упомянутых товаров упала наполовину. Остается ли Сэй последователен, когда он говорит, что вследствие легкости производства, два мешка хлеба станут производиться тем же способом, как прежде один, и что ценность каждого мешка понизится от этого наполовину, а потом утверждает, что суконный фабрикант, который обменивает свои материи на два мешка хлеба, получит ценность вдвое большую, чем прежде, когда ему давали за сукно всего один мешок хлеба? Если два мешка имеют теперь ту же ценность, какую прежде имел один мешок, то суконный фабрикант, очевидно, получит ту же ценность, и не более: без сомнения, он получит вдвое больше богатства, вдвое больше полезности, вдвое больше того, что называет Ад. Смит ценностью потребления, но не вдвое более ценности, а, след., Сэй не прав, когда он считает выражения ценность и полезность, богатство – за синонимы. В сочинении Сэя есть много мест, на которые я сослался бы с доверием в подтверждение своего собственного учения относительно существенного различия между ценностью и богатством, хотя следует сознаться, что в других местах этого сочинения поддерживается противоположная теория. Согласить между собою эти противоречащие друг другу места я не в состоянии и выставляю их здесь одни против других для того, чтобы Сэй сделал мне честь, обратил внимание на эти наблюдения в одном из последующих изданий своего сочинения и настолько разъяснил бы свою точку зрения, чтобы устранить затруднения, которые ощущаются при оценке ее не только мною, но и многими другими.