Андрей Мовчан - Проклятые экономики [litres]

© Мовчан А. А., 2020

© Митров А. О., 2020

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2020

Очень давно (по меркам человеческого века) я учился в московской школе. Математика и другие точные науки давались мне легко, но не трогали моей детской души. Русский язык и литература давались тяжело и вызывали искреннюю ненависть («Мовчан вечно пишет как курица лапой, и всегда-то у него свои идеи вместо правильных», – кричала Ирина Николаевна Сучкова, наш учитель русского и одновременно парторг школы). А вот история вызывала у меня неизменный трепет. В отличие от большинства моих сверстников я зачитывался не рассказами Гайдара или сказками Астрид Линдгрен, а книгами о древних цивилизациях. От «Мифов и легенд Древней Греции» Куна и «Глиняных книг» Липина и Белова я уже годам к восьми-девяти перебрался к Светонию и Плутарху, Тациту и Томасу Мелори. Возраст изучения истории совпал у меня, таким образом, с возрастом, проходящим под знаком вечного вопроса «почему?».

Почему греки напали на Трою?! В восемь лет версия «из-за женщины» совершенно меня не удовлетворяла. Почему Гильгамеш отправился на борьбу с Хумбабой? Отчего развалился Древний Рим? Что является причиной исламской экспансии и ее успеха? С какой стати средневековая нищая и раздробленная Европа сперва рождает крестовые походы, а потом, едва не погибнув в очередной эпидемии чумы, взлетает к высотам прогресса технического и (через катастрофу начала XX века) прогресса гуманитарного?

Книги не давали ответа. Детские книги по истории были призваны развлекать; более взрослые книги, как плохой чат бот, на все мои вопросы сообщали, что причиной исторических событий была классовая борьба. Этот ответ устраивал в советское время всех историков, но меня он устроить не мог – в конце концов, какие классы боролись в троянской войне или во время крестовых походов – и, главное, за что?

Прозрение наступило примерно в шестом классе. У нас была прекрасная учительница истории – Ольга Ивановна (к стыду своему, фамилию я не помню). На уроке мы говорили о крестовых походах. В учебнике рутинно рассказывалось о церкви, которая подбивала знать на походы. Зачем? Почему именно в это время? Как и что объединяло враждующих феодалов, которые вместе отправлялись на Восток? Почему этого не случалось за сотни лет до того и не случалось потом? После урока я задал все эти вопросы учительнице. Она посмотрела на меня и вдруг сказала: «Это не то, что ты должен отвечать на уроке. Но у крестовых походов была главная причина: система наследования земли оставляла основное наследство старшему сыну феодала. В Европе очень быстро формировался избыток безземельных дворян – они не могли в соответствии с нормами того времени превратиться в зависимых крестьян или стать ремесленниками; они не могли прокормить себя; они были опасны для землевладельцев и земледельцев; они были обучены сражаться и готовы это делать. Это – чистая экономика». «Что такое экономика?» – спросил я. «Это наука о том, что люди делают», – ответила она.

Я ощущал себя пророком, получившим откровение. Достаточно быстро я уверил себя в том, что всё, происходящее в мире людей, определяется экономикой (я и сегодня так считаю, но всё же признаю влияние и других факторов, тогда же я в течение нескольких лет был фанатиком экономического бога). Фраза Троцкого: «Везде, где вы слышите спор о политике, ищите спор о бифштексах» – явилась эпиграфом к моим последующим изысканиям.

Я, как Гамлет Высоцкого, «зарылся в книги», но уже другие. Из тех скудных источников, что существовали в эпоху развитого социализма, я вытащил для себя множество ответов. Оказалось, что Трою и Малую Азию погубило появление железа; Гильгамеш отправился в Ливанские горы за древесиной кедра, а легенда о нем – это первая хроника создания торгового пути; Древний Рим погубило развитие колоний; в основе успеха исламской экспансии лежал резкий рост безопасности торговых путей.

Время шло, и вместе с ним подходила к концу короткая эра экономического эксперимента под названием Советский Союз. Я заканчивал школу, когда колосс на глиняных ногах вовсю трещал по швам и осыпался кусками. С высоких трибун говорили о новых успехах, съезд КПСС транслировался по всем каналам тогдашнего куцего советского телевидения, а общество уже жило нищетой и дефицитом. Инженеров гоняли на овощебазы, отрывая от разработки новой техники, студенты учились меньше, потому что проводили месяцы «на картошке» и в «стройотрядах», провинция ездила в Москву за колбасой (и часто возвращалась без нее). В самой Москве слово «выбросили» означало «завезли на продажу в магазин», «достать» заменило «купить», а банан, туалетную бумагу и кривые сапоги фабрики «Октябрь» объединяло одно – многочасовая, часто со стоянием «в ночь» и записью очередь. Наверное, именно в те годы меня заинтересовала механика экономической катастрофы – как гибнет государство, нация, культура? Что происходит с великими странами и народами?

Много лет в качестве «хобби», и в том числе с целью лучше понять механизмы разрушения вчера еще успешных обществ, я изучал исторические «анекдоты» и задавался вопросами – чего не хватает в стандартных исторических книгах, авторы которых так любят отвечать на вопросы «что» и «как», но часто очень поверхностно относятся к вопросам «почему». Я всерьез занялся проблемой так называемого «ресурсного проклятия» – это было мне тем более интересно, что именно в истории России (от Киевской Руси до наших дней) легко найти следы тяжелых последствий «ресурсных периодов».

В древнем мире возникающие идеи были достоянием небольшой группы единомышленников, а стратегические решения принимались узким кругом сверхэлит. Еще 100 лет назад ничего лучше печати газет в типографии и перевозки их по стране не существовало. Доминирование религиозных институтов и господство мифологического, «волшебного» миросознания способствовало продвижению крайностей: подавляющее большинство членов общества сверху донизу было невосприимчиво к новым идеям или вдруг – подвержено заражению вирусом новой идеи, столь же «волшебной», как и прежние. Пролиферация новых концепций, если только они не были обернуты в старую мифологическую упаковку, была крайне затруднена как технически, так и психологически. Но мир меняется. Сегодня интернет и социальные сети сделали передачу информации и идей невероятно простой и эффективной, а общественная психология выглядит (по крайней мере, в странах «европейского» менталитета) в значительной степени очищенной от архаичных догм. Подавляющее большинство людей в современном мире заканчивает школы, в развитых странах в их программы входит достаточно предметов, развивающих критическое мышление.