Константин Сонин - Sonin.ru - Уроки экономики

Эта логика привела Коуза, который, естественно, мыслил исключительно экономическими категориями, к формулировке знаменитой теоремы, носящей его имя. «Если бы определение прав собственности не требовало издержек, то всегда — независимо от того, кому доставалась бы какая доля, — достигалась бы эффективность». Что такое «эффективность», когда речь идет о споре двух сторон? Это такая ситуация, когда улучшение положения одной из сторон невозможно без ухудшения положения другой. В газовой же сфере сплошь и рядом этого не наблюдается — избыточные мощности, лишние газопроводы, для наполнения которых не хватает газа, упущенные прибыли. Казалось бы, всех этих лишних трат и потерь можно было бы избежать.

Коуз вывел самое главное следствие из своей теоремы: раз вокруг царит неэффективность, значит, в реальности определение прав собственности связано с издержками. Даже если бумага, чернила и юридические консультанты стоят дешево, есть издержки, связанные с тем, что стороны могут не выполнить свои обязательства. Коуз назвал эти издержки трансакционными.

Трансакционные издержки — это и те деньги, которые приходится тратить на само заключение и соблюдение договора, а также — и это не менее важные издержки! — потери, которые происходят из-за того, что вариант, который давал бы обеим сторонам самый большой выигрыш, оказывается нереальным из-за недоверия сторон. Если речь идет об экономических отношениях двух фирм в пределах одного государства, то в это понятие входят, с одной стороны, такие очевидные траты, как расходы на гостиничный номер и питание для делегаций переговорщиков, на бумагу для ксерокса, на интернет-связь. А с другой — куда менее явные: издержки на контроль за выполнением другой стороной контракта и на юридическую защиту против его несоблюдения. А если две фирмы, которые могли бы плодотворно сотрудничать, настолько опасаются обмана со стороны партнера, что так и не решаются на сделку, — это тот самый случай, когда трансакционные издержки оказались слишком велики.

В случае «газовых войн» трансакционные расходы куда больше, чем при экономическом взаимодействии на внутреннем рынке. Возникают они как раз из-за того, что нет силы, которая может заставить две суверенные державы соблюдать договоренности. Если бы стороны могли каким-то образом отказаться от возможности нарушить обещание в будущем, не было бы и избыточных издержек. Как же вести себя, когда надежды на это нет?

В условиях, когда возможны только самоподдерживающиеся контракты, огромное значение приобретает «переговорная сила». Чем меньше у игрока заинтересованности в соблюдении контракта, чем больше этой заинтересованности у его контрагента, тем сильнее его позиции. Здесь и лежат источники шантажа. Так, готовность вкладывать в проект деньги увеличивает переговорную силу, но уже сделанные инвестиции, наоборот, уменьшают ее, потому что дают большую возможность для шантажа со стороны транзитных стран.

То, что переговорная сила может уменьшиться от уже произведенных инвестиций, было известно еще со времен выхода книги Томаса Шеллинга «Стратегия конфликта» 18 . До того как деньги вложены, у производителя есть возможность использовать их для строительства трубы в обход, а это — дополнительный аргумент в переговорах. А уже построенная труба становится заложником в руках страны-транспортировщика. Пока Россию связывала с Западной Европой единственная нитка газопровода «Союз», проходившая через Украину, основные трения были именно с этой страной. Когда же, чтобы ослабить украинские позиции, была выведена на проектную мощность труба «Ямал-Европа» через Белоруссию и Польшу, начались проблемы с Белоруссией.

Казалось бы, гарантией соблюдения соглашений может быть передача собственности в руки производителя — недаром столько копий было сломано вокруг белорусского хозяина трубы, компании «Белтрансгаз». Но выясняется, что права собственности на само предприятие — это далеко не все. Прибыльность «Белтрансгаза» зависит от того, какую цену он может получать с белорусских потребителей, а на это уже влияет позиция политического руководства страны. А оно, в сущности, ничем не связано: при изменении обстоятельств может с легкостью поменять все заключенные соглашения.

В начале марта 2006 года, только что заключив с «Газпромом» договор о передаче части акций — то есть, на первый взгляд, как раз о заключении связывающего соглашения, — белорусское правительство объявило об изменении порядка ценообразования, показывая, что никаких обязательств на будущее оно не берет. Инвестируйте, другими словами, в Северо-Европейский газопровод — в обход и Украины, и Белоруссии.

А вот возьмем и инвестируем! И тут дело уже не в том, где именно, по какой трубе выгоднее гнать газ в Европу, а в том, чтобы дать понять «транзитнику», что Россия может обойтись и без него. Непродуктивные затраты при этом неизбежно растут: если бы Россия и Украина могли договориться, доверяя друг другу, то большая часть инвестиций была бы использована самым эффективным образом: на повышение пропускной способности старых газопроводов на юге. Тогда бы использовались все 100 процентов уже построенных мощностей. Если же предполагать, что Украина не способна обеспечивать исполнение обещаний, а Белоруссия способна, то основная часть инвестиций идет в «Ямал». Размер инвестиций в этом случае гораздо больше, прибыль меньше, а более 30 процентов построенных мощностей становятся избыточными. А если и с Белоруссией невозможно долгосрочное соглашение, то все инвестиции идут в «Северный поток». В этом случае значительная часть построенных мощностей тоже будет лишней, хотя и в меньшей степени, чем в случае инвестиций в газопровод «Ямал», а прибыль еще меньше, потому что «Северный поток» дороже.

ТРУБЫ В ЕВРОПУ

Кто с кем кооперируется

Избыточные мощности и потерянная прибыль — реальные издержки, которые несут все участники стратегической игры из-за неспособности стран-транспортировщиков обеспечить исполнение долгосрочных контрактов. С другой стороны, создание избыточных мощностей в этих условиях — возможный выход для России. Если бы Россия просто заплатила Украине за обновление газопровода, ее зависимость от партнера была бы больше и, значит, доля в прибыли меньше. Крупные инвестиции в газопровод «Ямал» уменьшают суммарную прибыль, но настолько увеличивают российскую долю — теперь от Украины зависит гораздо меньше, — что оказываются более выгодными.

Конечно, изложенная выше картина газового рынка, на котором приходится действовать российскому игроку, сильно упрощена. Действия Алжира, Норвегии и других производителей газа не рассматриваются, хотя в жизни стратегический выбор этих стран вполне может быть ответом на действия России или других участников газового рынка. Кроме того, предполагается, что речь идет только о разных путях доставки газа от одного производителя одним и тем же потребителям. На практике тот же Северо-Европейский газопровод не только будет альтернативным каналом транспортировки газа к нынешним его покупателям, но и позволит обслуживать новые рынки сбыта.