Майкл Мангер - Завтра 3.0. Трансакционные издержки и экономика совместного использования

Мы должны быть осторожными и не допускать, чтобы в наше представление о племенах охотников и собирателей проникла идея о «благородном дикаре». Многие ученые все еще настаивают, что конфликты между племенами чаще всего влекли за собой только демонстрации угроз, а «перевороты» внутри групп происходили чаще, чем насильственное свержение власти, но, как считает Лоуренс Кили, некоторые соседние племена могли воевать друг с другом 60 % и более времени (Keeley, 1997). Кроме того, Кили утверждает, что в некоторых столкновениях потери убитыми и ранеными среди взрослых мужчин могли достигать 50 % и более. Другие ученые оспаривают эти цифры, но мы все понимаем, что получить достоверные данные о доисторических обществах очень трудно. О насилии в традиционных человеческих обществах и переходе к оседлому сельскому хозяйству см. в: (Barker, 2009; Braidwood, 1960; Diamond, 2013; Даймонд, 2016).

Юваль Харари идет еще дальше, называя переход от кочевой жизни к сельскохозяйственному укладу «величайшей в истории аферой»: «Аграрная революция отнюдь не стала началом новой, легкой жизни – древним земледельцам жилось куда труднее, а подчас и более голодно, чем собирателям. Охотники и собиратели вели более здоровый образ жизни, не так много трудились, находили себе более разнообразные и приятные занятия, реже страдали от голода и болезней. Благодаря аграрной революции общий объем потребляемой человечеством пищи, безусловно, увеличился, но больше еды – это вовсе не обязательно более полезная диета или больше досуга. Нет, в результате произошел демографический взрыв и возникла элита, но среднестатистический скотовод или земледелец работал больше, а питался хуже, чем среднестатистический охотник или собиратель. Аграрная революция – величайшая в истории афера» (Harari, 2015, р. 79; Харари, 2016, с. 100).

По словам Адама Смита, «разделение труда ограничивается размерами рынка» (Smith, 1981, р. 31; Смит, 1962, с. 30).

Впрочем, не следует воспринимать это утверждение буквально. Как считает Джеффри Хаммел, в некоторой степени объединению разрозненных групп могут способствовать чувство национальной идентичности или сплачивающая идеология (Hummel, 2001). Джеймс Скотт указывает, что некоторые группы готовы пойти на многое ради того, чтобы не допустить господства над собой других (Scott, 2010; Скотт, 2017). Однако если не принимать во внимание специфические идеологические или географические черты, в подавляющем большинстве случаев, по-видимому, выигрывают города, а впоследствии государства (Laet, 1994, р. 372–373).

С точки зрения увеличения численности населения история более сложна. Согласно выводам группы исследователей, приписываемый во многих случаях развитию оседлого сельского хозяйства и эпохе неолита прирост численности населения в действительности начался значительно раньше, еще во времена палеолита (по крайней мере 60 тыс. лет назад) (Aiméa et al., 2013). Но и в этом случае весьма вероятно, что переход к оседлому сельскому хозяйству был обусловлен ростом численности населения, а специализация, в свою очередь, способствовала развитию городов.

Дэвид Фридман не то в шутку, не то всерьез предлагает рассматривать в качестве решающего шага в развитии нашей цивилизации появление у людей их верных друзей – собак (Friedman, 2000, p. 118–119; Фридман, 2017, с. 206–208). Он утверждает, что приручение собак позволило снизить трансакционные издержки частной собственности, поскольку возникла возможность исключительного использования территорий. И до этого частная собственность была эффективным, выгодным для всех решением в случае, если все члены племени соблюдали обязательное к исполнению соглашение. Но обеспечение прав собственности в рассеянных по огромной территории плохо организованных группах требовало значительных ресурсов, куда б о льших, чем выгоды, проистекавшие из повышения эффективности системы прав собственности. Одомашнивание собак позволило добиться резкого снижения трансакционных издержек функционирования системы территориальной «собственности», так как друзья человека генетически «ручаются» за свои обязательства. Их чутье и слух невероятно хороши. Поэтому невозможным становится не только внезапный налет; очень дорого может обойтись простое нарушение границ. Собака не будет долго «думать», а бросится на злоумышленников, рискуя собой. Собака недостаточно умна, чтобы выполнять самые разные функции, но смелости ей не занимать. Фридман не ручается за достоверность этой истории, однако « si non è vero è ben trovato – может быть, это и неверно, но хорошо придумано».

Подробнее об этом см.: (North, 1981). Возможно, группа не «осознавала», что в условиях повторяющихся взаимодействий ночные набеги – плохая стратегия (и для самих разбойников). Традиция права собственности на имущество и уважение к собственности других, включая собственность и контроль со стороны государства или монарха, – один из возможных результатов. Норт не считает, что этот скачок происходил во всех обществах; скорее, имела место тенденция к более быстрому развитию и усилению военной мощи.

Однако запасы богатств, создававшиеся в оседлом сельском хозяйстве, могли привлечь внимание бродячих разбойников (Olson, 1982; 2000; Олсон, 2012; 2013; Olson, McGuire, 1996; Олсон, МакГуайр, 2010), что предполагает совсем другой подход к происхождению политической власти. За один день разбойники могли лишить земледельцев плодов многолетнего труда. Следовательно, честные труженики должны были выделять ресурсы на обеспечение безопасности своих владений. Однако они растрачивались впустую, поскольку расходы на защиту от разбойников не добавляли ни калорий, ни сколько-нибудь полезных продуктов; эти ресурсы позволяли лишь сохранить уже произведенные плоды земли и труда, а также сами ресурсы. Плата за защиту сельского хозяйства является своего рода трансакционными издержками: она не приносит никакой выгоды, но в случае, если верх возьмут разбойники, вы рискуете потерять все, что имели.

Об оседлом бандите см. также: (Skaperdas, 1992; 2001; Konrad, 2009; Kurrild-Klitgaard, Svendson, 2003).

Возможно, до этой трансформации общее распространение имели права на пользование охотничьей территорией и другими примитивными ресурсами, не создававшие сколько-нибудь заметных проблем с точки зрения эффективности. Локковское объяснение происхождения прав собственности основывается на совершенно разумной идее, что право (возможно, оно не является формально определенным или тем, которое можно было бы защитить) возникает в результате объединения труда и широкодоступного ресурса. В то же время более вероятно, что до тех пор, пока ресурс «высокого качества имелся в изобилии», права собственности оставались неоправданно дорогостоящим нововведением (Demsetz, 1967). Организация прав собственности с точки зрения интернализации внешних эффектов неэффективного чрезмерного использования начинает окупаться только тогда, когда ограниченность ресурса уже «кусается». В этом случае непосредственной причиной развития прав собственности и отхода от неформальных соглашений о совместном использовании был рост численности населения. Вследствие этого люди столкнулись с ограниченностью ресурсов, что вызвало переход к оседлому сельскому хозяйству и правам собственности. Теперь на одной и той же земле «теснилось» гораздо больше людей; неэффективность использования «общинных земель» (Hardin, 1968, p. 1243) означала, что те, кто отказывался от новшеств, обрекали себя либо на голодное существование, либо на насильственное уничтожение воинственными соседями, либо исчезали сами вследствие ухода и миграции общинников. Один из вариантов данного подхода представлен в книге Дугласа Норта, Джона Уоллиса и Барри Вайнгаста «Насилие и социальные порядки» (North, Wallis, Weingast, 2009; Норт, Уоллис, Вайнгаст, 2011).