Коллектив авторов - Экономические теории в пространстве и времени

Нетрудно понять также, что патернализм в любой форме основан на нормативном знании – «как должно быть». Поэтому вполне ожидаемыми следует считать и упреки со стороны специалистов, стоящих на платформе позитивного экономического анализа. По мнению Р. Сагдена, например, либертарианский патернализм – это «концепция, предусматривающая плановика, несущего ответственность за сопоставление сведений об индивидуальных предпочтениях и благосостоянии, который затем, руководствуясь этими данными, будет способствовать росту всеобщего блага» ( Sugden, 2008. Р. 229). Де-факто же эта теория, как и мериторика, исходит из предположения, что потери благосостояния из-за поведенческих провалов индивидуумов превосходят издержки общества, направленные на их устранение ( Wright, Ginsburg, 2012) 20 20 Скорее всего, это не соответствует действительности. В качестве дополнительного аргумента приведу предостерегающие слова Эдварда Глейзера: «Человеческие существа, постоянно ошибаются, но потери в благосостоянии, которыми чреваты частные ошибки, конечно же, не идут ни в какое сравнение с потерями в благосостоянии, которыми чреваты ошибки правительств. Индивиды могут медлить с принятием решений или инвстировать нелепым образом, но они не сажают по своему произволу людей в концентрационные лагеря» ( Glaeser, 2004. Р. 412, цит. по: ( Капелюшников, 2013c. С. 37)). .

Рассмотрев принципиальные замечания, я оставил в стороне претензии, непосредственно касающиеся «каталога» нерационального поведения индивидуумов в поведенческой экономике и случаев нерациональности в мериторике. Данному аспекту сравниваемых теорий посвящено множество работ экономистов, психологов, социологов и даже юристов. С позиций же настоящего исследования эти вопросы характеризуют частные особенности мериторного и поведенческого подходов, генетически связанные с истоками указанных теорий, но не меняющие отношения к их общей методологической основе, – отказу от абсолютизации рационального поведения индивидуумов и легитимации патернализма государства.

Как же случилось, что близкие по исходным посылкам и методологии, наконец, по характеру критических замечаний теории совершенно по-разному воспринимаются сообществом экономистов? Почему мериторика осталась в прошлом, а идеи поведенческой теории, получив признание и став частью мейнстрима, применяются в различных разделах экономической науки и практики, где отклонение от нормативных стандартов, так же как и в мериторике, служит основанием патерналистских действий государства?

Конечно, надо учитывать, что сравниваемые теории разделяет почти половина столетия. За этот период экономическая наука и экономическое сообщество изменились качественно. Можно говорить, наверное, об эмпирическом сдвиге в экономических исследованиях, о накопленном огромном опытном материале и новых возможностях его обработки (big data). Всего этого во времена Масгрейва не было и, наоборот, стало одним из оснований поведенческой и экспериментальной экономики, из которых, собственно, и вырос либертарианский патернализм.

Судя по всему, именно эти обстоятельства и дают ответ на основной вопрос, обозначенный в данной главе, с которым, наверное, согласятся большинство экономистов, признающих закономерность успеха либертарианского патернализма. При этом выполненный анализ свидетельствует, что либертарианский патернализм в методологическом плане представляет ту же самую мериторику, но на другом витке спирали экономической мысли. Я склонен думать, что либертарианский патернализм – это «новая мериторика», в основании которой лежит не просто допущение нерациональности индивидуумов, а его психологическое обоснование, созданное поведенческой экономикой. Объяснением успеха этой теории, служат, наверное, и заслуга собственно «поведенческой экономики, способствовавшей обретению экономической теорией статуса “экспериментальной науки”» ( Капелюшников, 2013а. С. 12).

Вместе с тем относится это лишь к поведенческой экономике в целом, ставшей частью основного русла экономической теории. При этом негативная коннотация патернализма и философия, пусть не классического либерализма, но все же экономической свободы, по-прежнему сохраняются в экономической науке. Так почему же прилагательные «либертарианский» и «асимметричный», в отличие от «мериторного», послужили оправданием патернализма в его прямых нарушениях свободы потребительского выбора индивидуума? Наконец, почему один из уязвимых элементов поведенческой экономики – экспериментальные демонстрации аномалий поведения людей, подвергаясь регулярной критике экономистов 21 21 Один из многих обзоров критических замечаний по данной теме представлен в статье ( Воробьев, Майборода, 2017. С. 13–14). См. также: ( Waldfogel, 2005; Plott, Zeiler, 2011; Капелюшников, 2013b. С. 75–79). , стали одновременно визитной карточкой и пропуском либертарианского патернализма в современный мейнстрим?

Думаю, что сформулированный выше ответ не дает все же целостной картины. Поэтому мне представляется важным дополнить его еще одним соображением, раскрывающим другую сторону успеха нового патернализма, за пределами истоков и предпосылок сравниваемых теорий. Речь идет о гипотезе Дейдры Макклоски, опираясь на которую можно предположить, что причины данного феномена кроются в риторике, в словарных средствах убеждения экономического сообщества ( Макклоски, 2015).

Используя этот вердикт и категории «мысли и язык», присущие концепции Людвига Витгенштейна, ответы на поставленные вопросы можно найти в его «фоновом пространстве значений» 22 22 Иллюстрируя идеи Витгенштейна, канадский философ и культуролог Чарльз Тейлор отмечает: «Мысли подразумевают и требуют фоновое пространство значений для того, чтобы быть теми мыслями, которыми они являются ( Тейлор, 2001. С. 10). . Так, цитируя Витгенштейна, А. Ронкалья подчеркивает, что существует не один тип языка, но « бесчисленное множество таких типов – бесконечно разнообразны виды употребления всего того, что мы называем “знаками”, “словами”, “предложениями”. И эта множественность не представляет собой чего-то устойчивого, раз и навсегда данного, наоборот, возникают новые типы языка или, можно сказать, новые “языковые игры”, а другие устаревают и забываются » ( Витгенштейн, 1994. С. 90) 23 23 Цит. по: ( Ронкалья, 2018. С. 90). .

Судя по всему, языковая игра, присущая теории Масгрейва, устарела и потому оказалась в числе «забытых», а концепция Талера и его коллег, рожденная поведенческой экономикой, соответствует новой языковой игре, ключевыми элементами которой остаются слово «либерализм» и речевые конструкции, соответствующие языку и терминологии основного русла экономической теории – «риторики мейнстрима» ( Болдырев, 2008. С. 22).