Дмитрий Валовой - О чем не думают экономисты

Мне довелось быть участником всех советских реформ от Хрущева до Ельцина. В меру своих сил я пытался предотвратить развал Советского Союза. Теперь это история. Но я кратко рассказал о ней в повести потому, что это очень актуальная история. Сегодня по этому же сценарию разваливают и мировое хозяйство, что может привести и к краху нашей цивилизации.

Свое виденье путей предотвращения краха я подробно изложил в книгах, статьях и документальных фильмах. В повести я привожу лишь наиболее актуальные ныне выдержки с комментариями работ за 65 лет научно-практической деятельности.

– Вы жили при Сталине. Расскажите вкратце о той эпохе и о себе, – попросили меня в кружке любознательных, который я вел в Академии по субботам вне расписания.

На долю моего поколения выпало немало героических и трагических событий, изменивших ход истории. Важнейшим из них, безусловно, является победа в Великой Отечественной войне, избавившая мир от фашистской чумы. Тревожную юность поколения образно выразил замечательный поэт-блокадник Ленинграда Юрий Воронов:

Первую медаль я заслужил в 1943 году на трудовом фронте, а паспорт получил восемь лет спустя, после демобилизации.

В любой эпохе есть позитивное и негативное. В одной эпохе превалирует первое, в другой – второе. Властители, желая приукрасить свои заслуги, как правило, выставляли «на свет» все худшее, что отличало время правления их предшественников, однако спустя годы история ставит все на свои места. В социальной жизни эти оценки еще больше осложняются и становятся противоречивее: то, что для одних является позитивным, другие воспринимают как отрицательное явление. Что сказать о себе?

Родился я в городе Белореченске в мае 1927 года. Мой отец, Василий Петрович, в то время работал бухгалтером в железнодорожном депо, а мама, Татьяна Васильевна, была домохозяйкой. Мама – коренная кубанка – не скрывала желания вернуться на хутор. А папа был «иногородним»: в поисках лучшей доли его родители с Черниговщины перебрались на Кубань. Когда началась коллективизация, из создаваемого колхоза имени Сталина, объединившего 15 хуторов, пригласили папу бухгалтерствовать. Так мы оказались на одном из дальних хуторов Некрасов рядом с хутором Бережной, где жили родители мамы.

Кстати, о хуторах. В начале перестройки много критиковалась сама идея ликвидации неперспективных деревень – читай, хуторов. В этой проблеме много надуманного и спорного. Дело в том, что в абсолютном большинстве их ликвидировала сама жизнь и задолго до того, как стали известными имена академиков, которым приписывается «авторство». Вот представьте наш колхоз – самый большой в районе: из 15 хуторов половина имела от 30 до 50 дворов, а другая половина – от 4 до 10 дворов. Зимой и в распутицу связь малых хуторов с внешним миром прерывалась. А каких трудов стоило провести радио, электричество при такой разбросанности. Хутора, как и города, строились вдоль речек, а некоторые и от речки были удалены на 2–3 километра. У нас протекала небольшая речка Гончарка, впадавшая в реку Белую, приток Кубани. Весной она разливалась сильно, а летом пересыхала настолько, что кое-где приходилось делать заставы, чтобы можно было напоить животных. В этих хуторах были две школы: трех-, четырехклассные. Средняя школа была за шесть километров – в селе Воронцово-Дашковское. Летом и осенью мы ездили туда на велосипедах, а зимой приходилось снимать жилье на месте, неподалеку от школы. Вот так и протекала жизнь до тех пор, пока не грянула война. Известие о войне дошло до нас в тот день, когда мы, как обычно в летние каникулы, работали в колхозе. В каждой бригаде были детские ясли. Работал общеколхозный пионерский лагерь. 22 июня 1941 года мы на лошадях возили зерно от комбайнов на ток. И здесь во время разгрузки возница, доставивший с хутора воду, рассказал, что по радио передали о начале войны. Кто не связан был с работой комбайнов, поспешили в правление колхоза разузнать все поподробнее. Вскоре отца призвали. В 1943 году ушел в армию старший брат, Алексей, а в 1944 году наступил и мой черед.

Меня, как и многих моих земляков, направили в школу снайперов Северо-Кавказского военного округа, располагавшуюся на окраине Майкопа. Школа эта имела добрые традиции: многие ее выпускники уже были Героями Советского Союза, их портреты украшали ленинские комнаты, где проводились политзанятия. Курсанты жили в бывших конюшнях, так как до войны здесь размещался кавалерийский полк. Деревянные нары в 3 этажа, матрасы и подушки, набитые соломой. Зима была холодная, а «отопление» естественное: согревались, прижимаясь друг к другу. Когда рота выстраивалась на плацу, трудно было представить, как все мы втискивались в эту небольшую казарму. Подъем затемно, в 6 часов. Физзарядка, и умывались ледяной водой в реке Белой. После завтрака – на стрельбище за три километра. После обеда – чистка оружия, теоретические и политические занятия.

Поскольку перелом в войне уже наступил, мы слышали от своих наставников, что, возможно, некоторым из нас посчастливится штурмовать Берлин. Мы по-настоящему мечтали о такой возможности. Сразу по окончании школы нас перевезли на Малую землю под Новороссийском. Мы были наслышаны о героизме ее защитников. Но то, что мы там увидели, действительно достойно высоких слов. Сюда на формирование перед отправкой на фронт прибыли выпускники многих других школ и училищ Северо-Кавказского и Закавказского военных округов. Первые весенние месяцы 1945 года были теплыми. Жили в палатках и землянках. Но однажды ночью налетел шквальный норд-ост – такое нередко бывает в Новороссийске. И буквально смел с земли палатки. Многие остались вообще без обмундирования и документов, в землянках мало что уцелело. Практически формирование оказалось парализованным: требовалось время, чтобы восстановить всю документацию, доставить новое обмундирование. Временно нам вернули со складов ту самую амуницию, в которой мы ползали во время учебы. Внеплановая поставка серьезно задержалась, а когда наконец-то повторное формирование завершилось, то наши войска уже окружили Берлин, и там нам, конечно, было уже делать нечего. Такой поворот событий многих ребят очень расстроил, некоторые даже не скрывали слез.

Вскоре нас погрузили в товарняки, и состав направился совсем в другую сторону, куда, не объявили, но мы удалялись все дальше и дальше на юг. Выгрузились в Баладжарах, под Баку. Установили походные кухни, разбили лагерь и дней через десять пешим строем отправились в порт Баку – на погрузку. Уже на пароходе нам объявили, что плывем в Иран. На первый взгляд, это могло показаться странным: ведь Иран не участвовал в войне. Но дело в том, что договором 1925 года предусмотрено, что в случае угрозы со стороны южного соседа мы имели право ввести туда войска. Как известно, в 1942 году немцы попытались прорваться через Кавказ и захватить азербайджанские нефтяные промыслы, остававшиеся практически главным и единственным поставщиком горючего. Потерять Баку означало резкое ухудшение положения на фронте. Поэтому, несмотря на все попытки гитлеровцев, на азербайджанскую столицу не упала ни одна вражеская бомба. Баку охранялся в этом плане даже надежнее, чем Москва и Ленинград. Кто был в Баку, видел сплошной лес нефтяных вышек, которые располагались буквально в 20–30 метрах одна от другой. В старых нефтяных районах мелкие качалки располагались в 50 метрах одна от другой. В окрестностях города, в районах нефтепереработки нефть текла по улицам. И попади сюда даже несколько бомб, сплошной огненный факел горел бы не один месяц.