Ульрих ван Зунтум - Невидимая рука. Экономическая мысль вчера и сегодня

Сложнее дело обстоит тогда, когда вмешательство в рыночное ценообразование используют в качестве инструмента социальной политики. Предположим, например, что государство устанавливает своим решением максимально допустимый размер арендной платы за квадратный метр, чтобы снизить стоимость проживания или не допустить взвинчивания арендной платы. Если максимальная ставка арендной платы будет ниже рыночной – а лишь тогда такая мера будет иметь смысл, – это неизбежно приведет к увеличению спроса выше уровня предложения, поскольку при низких ценах спрос возрастает при одновременном сокращении предложения. В результате возникнет искусственно созданный дефицит жилья!

Чтобы цены не росли, необходимо будет предоставлять ограниченное количество квартир нуждающимся каким-либо иным образом, например по определенным социальным критериям, через личные связи или черный рынок. То, что в конечном счете распределение жилья станет более справедливым, чем при свободных ценах, вызывает серьезные сомнения, учитывая богатый опыт в связи с такого рода распределительными системами. Высокие рыночные цены, на первый взгляд, могут показаться несправедливыми, однако они не допускают, чтобы на рынке отдельные нуждающиеся по личным причинам были дискриминированы или, наоборот, поставлены в привилегированное положение. Поэтому тому, кто хочет обеспечить доступным жильем людей с небольшим достатком, будет лучше платить им государственные дотации по арендной плате, чем вмешиваться в процессы рыночного ценообразования.

Рис. 3.4. Если государство устанавливает нижний порог цены (минимальную цену), который превышает уровень равновесной цены, возникает избыточное предложение (левое изображение). При установлении государственного потолка цен (органичении максимальных цен), напротив, предложение отстает от спроса (правое изображение).

Не лучше оценивается и практика фиксирования государством минимальных цен. Этот инструмент, например, используется на европейском аграрном рынке, чтобы с помощью минимальных цен на масло и свинину обеспечить сельскохозяйственным производителям достаточные доходы. Так как гарантированные государством цены выше рыночных, они приводят к искусственно вызванному избыточному предложению соответствующих продуктов питания. Очевидно, что более высокие цены оказываются не особо выгодными для сельхозпроизводителей, если они не могут реализовать свою продукцию. Поэтому Европейский союз вынужден скупать избыточную продукцию и затем уничтожать ее или по демпинговым ценам продавать за рубеж. Это не только явная экономическая бессмыслица, но она к тому же стоит немало денег, из которых только незначительная часть действительно оборачивается дополнительным доходом сельхозпроизводителей.

И в этом случае лучше было бы напрямую заняться доходами аграриев, вместо того чтобы манипулировать рыночными ценами. Так, им можно было бы представить налоговые льготы или напрямую выплачивать различного рода пособия, что частично и делается. Следует ли вообще оказывать сельхозпроизводителям финансовую помощь, это другой вопрос, к рассмотрению которого мы вернемся еще раз в связи с внешнеэкономическими отношениями государства. Но если такая помощь оказывается, то тогда, по крайней мере, это следует делать напрямую, а не через установленные государством минимальных цены на сельскохозяйственную продукцию.

Герберт Гирш (1921–2010), многолетний президент Института мирового хозяйства в городе Киль, однажды пояснил различие между этими двумя путями на примере таксиста. Предположим, что мы хотим сделать таксисту что-то приятное. Должны ли мы в этих целях попросить его сделать еще один круг возле вашего дома, чтобы увеличить стоимость проезда? Очевидно, это не имело бы смысла, потому что бóльшая часть дополнительного вознаграждения не досталась бы водителю, поскольку ушла бы на оплату бензина и на амортизацию автомобиля.

Лучше просто увеличить чаевые. Таксист больше бы выиграл от этого, даже если бы размер чаевых оказался меньше размера дополнительной оплаты за еще один объезд дома. Таким образом, обе стороны рынка оказываются в выгоде от того, что хороший поступок они совершили именно таким образом, а не иным. Напротив, искусственно завышенные рыночные цены приносят производителям относительно мало пользы и только побуждают их к производству избыточной продукции, бессмысленной с народнохозяйственно точки зрения.

До сих пор мы исходили из того, казалось бы, очевидного предположения, что рыночная цена отражает стоимостную оценку какого-либо блага потребителем. В известном смысле это действительно верно. Никто не стал бы покупать, например, спортивный автомобиль типа «Порше», если бы он не стоил своих денег. И если булочка из цельного зерна в кондитерской за углом кажется нам слишком дорогой, то мы покупаем ее в другой кондитерской или вместо булочки едим обычный хлеб. По крайней мере, в условиях конкуренции можно, следовательно, на самом деле узнать ценность товара по его рыночной цене.

В действительности, однако, не все так просто, как кажется. В конечном счете не каждый может позволить себе приобрести «Порше». Но значит ли это, что этот автомобиль для бедных имеет другую ценность, чем для богатых? А что касается булочки, то мы, вероятно, заплатили бы за нее любую цену, если в противном случае нам пришлось умереть от голода. В саксонском городке Шнееберг еще и сегодня можно посмотреть на так называемый «дом за два батона хлеба», который, как утверждают, в голод 1771 г. был продан за целых два хлеба. Итак, какова же истинная ценность вещей? Является ли их рыночная цена всего лишь случайным результатом меняющегося соотношения предложения и спроса?

В течение нескольких столетий экономисты ломали себе голову над этой проблемой. В Средние века проводили различие между потребительной ценностью и меновой ценностью блага. Потребительская стоимость обозначала его действительную полезность, а меновая ценность соответствовала рыночной цене. В обычной ситуации они должны были более или менее совпадать. Ведь никто не отдал бы много денег в уплату за бесполезную вещь. Однако в этом правиле существовали важные исключения.

Одним из исключений был так называемый классический парадокс ценности. Адам Смит удивлялся тому, что цена жизненно необходимой воды была невелика, в то время как алмазы торговались по гораздо более высокой цене. Как можно было согласовать этот факт с потребительной ценность обоих благ? Если утверждение о том, что в отличие от воды, алмазы, по сути, не приносят никакой реальной пользы, верно, то тогда один килограмм алмазов должен был бы стоить значительно дешевле, чем один литр воды. Однако уже в то время это было не так.