Олег Рашидов - Сколково: принуждение к чуду

ПЕРВЫЙ ДИРЕКТОР проектного офиса РОСНАНО Михаил Чучкевич любил пошутить, что пришел в компанию кучерявым брюнетом. «Тогда у нас была только печать и 5 млрд долл. в рублях на счету.

Со временем опыт работы на ниве инноваций существенно огранил мой ум» [19] Беседа автора с М. Чучкевичем, июль 2011 г. , — говорил мне советник гендиректора компании, оптимистично сияя гладко выбритой головой.

Офис РОСНАНО, просторные коридоры которого, по проекту итальянских дизайнеров, выкрашены в радушные зелено-желтые тона, — образец эргономики и технологичности. «Атомная бомба Чубайса», витрина российских инноваций — один из немногих работающих и один из самых нещадно критикуемых проектов в новой российской истории.

Идея нанопрорыва принадлежала вовсе не Анатолию Чубайсу, а Михаилу Ковальчуку, директору НИЦ «Курчатовский институт», брату бизнесмена и одного из ближайших соратников Владимира Путина Юрия Ковальчука.

Михаил Ковальчук, которого тогда прочили в президенты РАН, любил сравнивать нанопроект со знаменитым советским атомным проектом. Ему справедливо казалось, что нанотехнологии смогут стать точкой роста, помогут России сохранить статус великой державы.

Технологии, основанные на использовании компонентов размерами менее 100 наномикрон, обещали промышленную революцию: могли появиться принципиально новые материалы, лекарственные препараты, дешевые водородные двигатели и супермощные нанокомпьютеры.

Моду на «нано» ввел президент США Билл Клинтон, объявивший в 2000 г. о «Национальной нанотехнологической инициативе».

C каждым годом государственные вливания в эту программу возрастали и к 2007 г. составили 1,3 млрд долл.

Михаилу Ковальчуку удалось увлечь проектом Владимира Путина. После развернутой экскурсии, организованной для президента по Курчатовскому институту, развитие нанотехнологий стало одним из приоритетных государственных проектов. Правда, первая концепция РОСНАНО, предложенная Ковальчуком, все-таки предполагала «поддержать революцию снизу», закупку отсутствовавшего в России дорогостоящего исследовательского оборудования для научных исследований на атомарном уровне, например электронные микроскопы Titan. В этом была своя логика. Из 1,3 млрд долл., выделенных американцами в рамках NNI, большая часть пришлась именно на фундаментальные исследования и лишь 83 млн долл. — на поддержку технологических компаний и коммерциализацию технологий.

У нас получился иной вариант. Как писал тогда деловой журнал SmartMoney, «во всем мире нанотехнологии — предлог для финансирования науки, но Россия идет другим путем» [20] SmartMoney. «Корпорация на кончике иглы». 18 июля 2007 г. . В результате серии аппаратных интриг госкорпорацию РОСНАНО возглавил ставленик Анатолия Чубайса Леонид Меламед, который благополучно заблокировал идею Ковальчука по техническому апгрейду российской нанонауки.

Согласно новой концепции, РОСНАНО должна была сразу, «без захода на науку», создать в стране новую отрасль: построить фабрики и заводы на основе нанотехнологий.

Если глава РОСНАНО, могущественный и неустрашимый Анатолий Чубайс был «виноват» во всем, что произошло в стране, то руководитель первого проектного офиса Михаил Чучкевич, конечно же, был «виноват» в развале российской нанонауки. Ведь именно он в первые годы существования госкомпании подписал полторы тысячи отказов на заявки от российских ученых, желавших получить государственную поддержку.

«Тогда было очень много непонимания и обид со стороны научного сообщества за то, что РОСНАНО не выделяло деньги на науку, — вспоминал Чучкевич. — Мы терпеливо объясняли, что действительно не финансируем НИОКР. Если мы будем решать эту задачу так, как ее нужно решать, то мы не решим ту задачу, которую поставило нам правительство».

Если РВК должна была стать венцом национальной венчурной системы, то РОСНАНО — его сияющим шпилем, крупным инфраструктурным венчурным фондом, который поддерживает инновационные проекты уже на стадии, когда требуются масштабные инвестиции в строительство заводов и фабрик.

Но технологии, которые сулили промышленную революцию, относились к разряду инерционных, тяжелых. Отдачи от их внедрения в промышленность пришлось бы ждать много лет. Потому крупные отраслевые корпорации и венчурные фонды, по крайней мере работавшие тогда в России, не желали инвестировать в эту отрасль даже в наномасштабах. Тем не менее создавать в стране наукоемкие производства планировалось на паритетных условиях с бизнесом.

РОСНАНО, которая могла внести в проект не более 49 % средств, предлагала найти хорошие технологии, привлечь соинвесторов, построить фабрику, обеспечить спрос на продукцию, найти покупателя на свою долю и выйти из проекта с прибылью. То есть от РОСНАНО государству хотелось такого же волшебства, как и от венчурных фондов МЭРТ, — раскачать инновационную отрасль. Да так, чтобы не «спалить» при этом государственные деньги.

Грабли, по которым уже походили региональные венчурные фонды, РВК, уже поджидали Леонида Меламеда и его сотоварищей.

Откуда было взяться конкурентным технологиям для хороших нанофабрик и заводов? На тот момент российские ученые зарегистрировали всего три патента, связанных с нанотехнологиями.

В США таких патентов было зарегистрировано 2400, в Японии — 876. Логично было бы предположить, что если нет патентов, то есть защищенной интеллектуальной собственности, то нет и технологических компаний, которые соответствовали бы требованиям инвесторов.

«Да, нам нужны были „хорошо упакованные“ с точки зрения бизнеса идеи, с хорошей командой, — осторожно соглашался Михаил Чучкевич. — Но их было действительно непросто найти».

За несколько лет РОСНАНО удалось привлечь в свои ряды хороших инвестиционных менеджеров, построить мощную экспертную панель по оценке научного и рыночного потенциала инвестируемых проектов. Благодаря маниакальной скрупулезности сотрудников корпорации (в некоторых случаях на прохождение всех процедур, требуемых для получения государственных средств, требовалось от года до полутора лет), о политике РОСНАНО очень скоро стали слагать легенды. «Парни из РОСНАНО» сумели сделать тему новых технологий модной в России, сформировав предельно понятный российскому бизнес-сообществу смысловой посыл — «правильные пацаны вкладываются в инновации».

Но к 2009 г. из 1200 предложенных проектов корпорацией было одобрено лишь 36, из которых финансировалось восемь. Больше, наверное, и быть не могло в стране, в которой не нашлось «хорошо упакованных» интересных идей ни для региональных венчурных фондов, ни для РВК.