Сборник статей - Путь в Европу

Иван Крастев:

Не думаю, что аналогия с Венгрией оправданна. Я жил в этой стране и хорошо представляю себе, что там происходит. Там сложилась устойчивая двухполюсная партийная система, при которой за власть борются одни и те же политические силы. Сегодня правительство контролирует одна, а завтра ее может сменить другая, которая сегодня находится в оппозиции. И у каждой из этих сил есть «свои» СМИ, и все в Венгрии знают, что такой-то канал или такая-то газета ориентируются на правых, а такие-то – на левых.

В Болгарии же, где такая партийная система не сформировалась, политическая ангажированность тех или иных СМИ не жесткая и устойчивая, а слабая и ситуативная. И у нас порой бывает так, что перед очередными выборами у партии, контролирующей правительство, оказывается в СМИ намного меньше друзей, чем было в момент ее прихода к власти. Это не совсем то, что в Венгрии, где ангажированность СМИ имеет отчетливо выраженную идеологическую окраску.

Игорь Клямкин:

Когда мы начинали наш проект «Путь в Европу», меня интересовало прежде всего то, чем посткоммунистические страны, вошедшие в Евросоюз, друг от друга отличаются. Но по ходу встреч с коллегами из этих стран я стал обращать внимание и на схожесть их политической эволюции.

Речь идет не о той схожести, которая предопределена требованиями Евросоюза и касается следования принятым в ЕС демократическим принципам и процедурам. Речь о другом: все страны мало чем отличаются друг от друга (но отличаются от стран Запада!) и в том, в чем они никакого давления извне не испытывали. И прежде всего я имею в виду повсеместно слабое развитие того, что принято называть гражданским обществом: каких-либо заметных тенденций, свидетельствующих об увеличении его политического влияния, нигде не наблюдается. Может быть, в Болгарии дело обстоит иначе?

Иван Крастев: Хотелось бы, конечно, чтобы так было. Но, к сожалению, популярность некоммерческих гражданских организаций и у нас очень низкая, а их политическая роль почти нулевая. Она возрастает лишь в моменты кризисов, как было, например, в 1997 году, потому что у структур гражданского общества есть определенный организационный потенциал, который в кризисных ситуациях оказывается востребованным. В обычное же время степень доверия населения к гражданским организациям даже ниже, чем к политическим партиям, хотя ниже, казалось бы, некуда. Люди живут своей частной жизнью, связи между ней и деятельностью гражданских организаций они не ощущают, а потому и интереса к ним не проявляют.

Андрей Липский: Есть ли попытки давления на эти организации со стороны государства?

Иван Крастев: Такого давления нет.

Йонко Грозев: Если оно и было, то до того, как Болгария стала ориентироваться на вхождение в Евросоюз. При такой ориентации противодействие гражданским организациям исключалось, так как с вхождением в ЕС было несовместимо.

Игорь Клямкин: Насколько, кстати, велика дисциплинирующая роль ЕС по отношению к вашим политическим элитам?

Йонко Грозев: Она очень велика.

Деян Кюранов: Эта роль, между прочим, осознается и населением. Во время одного из наших антропологических исследований одна старая цыганка сказала: вот, мол, войдем в Европейский союз, и он призовет наших политиков к порядку. И такие настроения распространены довольно широко.

Иван Крастев: Поэтому и уровень доверия к европейским институтам намного выше, чем к национальным.

Игорь Клямкин: Об этом здесь говорили и представители Чехии. Похоже, это тоже общая тенденция, характерная для посткоммунистических стран.

Деян Кюранов:

Возвращаясь к теме гражданского общества, я хотел бы отметить, что оно все больше у нас профессионализируется. В нем доминируют экспертные организации, что, понятно, не приближает их к населению, а еще больше от него отдаляет. У них есть своя философия, суть которой сводится к тому, что государство не успевает реагировать на новые проблемы, не успевает своевременно изучать их и квалифицированно оценивать, а специализированным гражданским организациям эта роль вполне по силам.

В последнее время все больше таких организаций возникает в регионах. Они специализируются на экспертном обосновании проектов, претендующих на финансирование из фондов ЕС. Учитывая же, что деньги ЕС идут в регионы только через государственные структуры, негосударственным гражданским организациям приходится с этими структурами тесно сотрудничать. Жизнь покажет, насколько такое сотрудничество окажется плодотворным. Но то, что при подобном векторе развития гражданского общества его сближение с населением происходить не будет, вряд ли может вызывать сомнения.

Иван Крастев: Говоря о болгарском гражданском обществе, нельзя не принимать в расчет, что его становление происходит в условиях очень слабого политического влияния православной церкви. В этом наше отличие, например, от Сербии. И от России.

Андрей Липский: Судя по позиции Русской православной церкви, которую она занимает сегодня в отношении гражданского общества, вам не стоит особенно переживать, что в Болгарии роль церкви не столь значительна.

Иван Крастев: Мы и не переживаем. Я лишь хотел с запозданием отреагировать на просьбу Евгения Ясина, высказанную им в самом начале нашей беседы. Он просил рассказать, как сказывается на нашей модернизации принадлежность Болгарии к православному миру. Думаю, что никак не сказывается.

Игорь Клямкин: Очень хорошо, что вы вернули нас к этой теме. В России много говорят о том, что православная идентичность несовместима с интеграцией в католическо-протестантскую Европу. Примеры Греции, Румынии, Болгарии свидетельствуют о том, что это не так. Но ваш путь в Европу оказался все же более трудным, чем путь, скажем, Польши, Венгрии или Чехии. В отличие от них вы искали какой-то собственный, «особый» маршрут модернизации, интеграции в Европу не предполагавший. И результаты у вас пока хуже, чем у других стран. Можно ли утверждать, что православие не имеет ко всему этому никакого отношения?

Иван Крастев:

Православная Болгария отличается от православной России тем, что первая в течение пяти столетий была покоренной частью Оттоманской империи, а Россия сама была империей. У вас православие имеет вполне определенную функцию: это идеологическая форма державной самодостаточности. В Болгарии у него такой функции нет. Поэтому не играет у нас политической роли и православная церковь.

Политикам, которые искали у нас в 1990-е годы «болгарский путь», и в голову не могло прийти, что их поиск обусловлен нашей православной идентичностью. Никто не думал об этом и в обществе. Для болгарина странно было бы слышать, если бы ему предложили искать компенсацию его бедности (и бедности страны) в том, что он является носителем некоей православной духовности, более высокой, чем у народов богатых…

Андрей Липский: А у нас говорят, и люди это слушают.

Читать дальше