Ха Джун Чхан - 23 тайны: то, что вам не расскажут про капитализм

Компания начала производство в 1973 году и удивительно быстро утвердила свое присутствие на рынке. К середине 1980-х годов она уже считалась одним из самых рентабельных производителей низкосортной стали в мире. К 1990-м годам она была одной из лидирующих мировых сталелитейных компаний. В 2001 году компания была приватизирована, но не из-за плохих показателей, а по политическим причинам, и сегодня по объему выпускаемой продукции является четвертым в мире производителем стали.

Итак, перед нами великая загадка. Как могло одно из худших коммерческих предложений в истории породить одно из самых успешных в истории предприятий? На самом деле загадка еще труднее, поскольку ПОСКО — не единственная успешная корейская компания, основанная по инициативе государства.

На протяжении 1960–1970-х годов корейское правительство побуждало фирмы частного сектора уходить в отрасли, куда по собственной инициативе эти фирмы свои усилия прилагать бы не стали. Часто это осуществлялось при помощи пряников: через субсидии или протекционистские тарифы, защищавшие от импорта (хотя эти пряники, в каком-то смысле, были и кнутом, поскольку плохо работающим компаниям их не давали). Но даже когда подобных пряников было недостаточно, чтобы убедить бизнесменов, в ход шли кнуты — длинные кнуты, такие как угроза банков, находившихся на тот момент полностью в собственности государства, урезать кредиты, а то и «задушевная беседа» в тайной полиции.

Что интересно, многие проекты, которые государство продвигало подобным образом, ждал огромный успех. В 1960-х годах «LG груп», гиганту электроники, правительство запретило выходить на интересовавший компанию текстильный рынок и заставило заняться электрическими кабелями. По иронии судьбы, компания по производству кабелей стала основой ее производства электроники, которой LG сейчас славится на весь мир (вы наверняка об этом знаете, если искали последнюю модель мобильного телефона «Chocolate»). В 1970-х годах корейское правительство оказало невероятное давление на Чон Чжу-ена, легендарного основателя «Хендэ груп», чтобы заставить его открыть судостроительную компанию. Даже сам Чон, как говорят, поначалу упирался, но сдался, когда генерал Пак Чжон Хи, тогдашний диктатор страны и архитектор корейского экономического чуда, пригрозил его бизнес-группе банкротством. Сегодня кораблестроительная компания «Хендэ» — один из крупнейших судостроителей в мире.

Согласно господствующей экономической теории свободного рынка, таких примеров, как описанные выше успехи ПОСКО, LG и «Хендэ», попросту не должно было случиться. Теория говорит нам, что капитализм лучше всего работает в тех случаях, когда людям позволяют самим решать, как вести собственный бизнес, без какого бы то ни было вмешательства государства. Утверждается, что постановления правительства должны обладать меньшей силой, чем решения, принятые теми, кто напрямую заинтересован в вопросе. Правительство не обладает такой информацией о конкретном бизнесе, как фирма, непосредственно этим бизнесом занимающаяся. Так, например, если компания предпочитает заняться отраслью А, а не отраслью Б, то, вероятно, потому, что знает: А окажется прибыльнее, чем Б, если учитывать компетентность самой компании и условия рынка. Со стороны правительственного чиновника, сколь угодно умного по общечеловеческим стандартам, будет чересчур самонадеянно диктовать руководителям компании, что они должны инвестировать в индустрию Б, не обладая при этом деловой хваткой и опытом этих самых руководителей. Иными словами, по утверждению теории, правильной ставки правительство сделать не сумеет.

На самом деле все еще критичнее, говорят экономисты-рыночники. Те, кто принимает решение от имени государства, не только не в состоянии поставить на победителей, они, скорее всего, поставят на аутсайдеров. Те, от кого зависит решение государства, — политики и чиновники, — движимы желанием как можно больше укрепить свою власть, а не увеличить доходы. Поэтому они наверняка увлекутся проектами-«белыми слонами», которые у всех на виду и имеют большую политическую значимость, независимо от их экономической оправданности. Кроме того, поскольку государственные чиновники распоряжаются «чужими деньгами», им, в общем, незачем беспокоиться о рентабельности проекта, который они продвигают (о вопросе «чужих денег» см. Тайну 2). Если чиновники начнут вмешиваться в дела бизнеса, то, руководствуясь неверными целями (приоритет престижности над прибыльностью) и неверными стимулами, — поскольку не несут личную ответственность за последствия своих решений, — они, скорее всего, сделают ставку на неудачников. Можно сформулировать так: коммерческое предприятие — не дело правительства.

Самый известный пример, когда правительство сделало ставку на проигравшего, поскольку руководствовалось неверными целями и стимулами, был проект «Конкорд», совместно финансировавшийся в 1960-х годах британским и французским правительствами. «Конкорд», без сомнения, остается одним из самых восхитительных достижений инженерной мысли в истории человечества. Я до сих пор не забыл один из самых запоминающихся рекламных лозунгов, которые когда-либо встречал, — слоган «Бритиш эйруэйз» на плакате в Нью-Йорке: он призывал людей путешествовать «Конкордом», чтобы «прибывать на место раньше, чем вы отправились в путь» (чтобы пересечь Атлантику, «Конкорду» требовалось около трех часов, а разница во времени между Нью-Йорком и Лондоном составляет пять часов). Однако если учесть все затраченные на развитие средства и все субсидии, которые должны были предоставить «Бритиш эйруэйз» оба правительства, чтобы для начала хотя бы закупить самолеты, «Конкорд» оказался оглушительным коммерческим провалом.

Еще более вопиющий пример, когда государство поставило на проигравшего, оторвавшись от логики рынка, — это история с индонезийским авиастроением. Отрасль была учреждена в 1970-х, когда страна являлась одной из беднейших в мире. Решение приняли только потому, что по воле случая Бухаруддин Хабиби, на протяжении многих лет бывший правой рукой президента Мухаммеда Сухарто (а после его падения — чуть больше года президент страны), оказался инженером по аэрокосмической технике, отучившимся и поработавшим в Германии.

Но если все общепринятые экономические теории и опыт других стран подсказывают, что государство, скорее всего, выберет не будущего победителя, а будущего аутсайдера, как же Корее удалось сделать такое количество удачных ставок?

Одно из возможных объяснений состоит в том, что Корея — исключение. Скажем, по каким-то непонятным причинам, корейские государственные чиновники оказались настолько компетентны, что сумели выбрать нужные кандидатуры, а никто другой — не сумел. Но это должно означать, что мы, корейцы, — самый умный народ в истории. Как добропорядочный кореец, я бы не возражал против такого объяснения, которое выставляет нас в столь лестном свете, но сомневаюсь, что некорейцы сочтут такой аргумент убедительным (и они будут правы — см. Тайну 23).