Коллектив авторов - В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда

Отсюда – вполне понятные ожидания, что развивающиеся страны, с запозданием вступившие на путь современного экономического роста, должны демонстрировать те же закономерности, что и развитые страны, вступившие на него первыми: урбанизация и индустриализация будут способствовать быстрому сокращению неформальной занятости и расширению формальной. Однако на практике процесс модернизации в развивающихся странах очень часто (а если говорить точнее, то почти всегда) вел не к постепенному свертыванию, а, напротив, к стремительному разрастанию неформального сектора. В этом контексте главным оказывался не вопрос о механизмах, посредством которых экономический рост способен сжимать ареал неформальной занятости, а вопрос о причинах, по которым в современных условиях она может устойчиво воспроизводиться или даже увеличиваться. Вполне естественно, что первоначально поиск ответов на него отталкивался от опыта развивающихся стран.

С чисто количественной точки зрения можно ожидать, что сдвиги в структуре занятости по критерию формальности/неформальности будут определяться соотношением между темпами трех параллельно идущих процессов, а именно – роста общего предложения труда; роста спроса на труд в формальном секторе; роста спроса на труд в неформальном секторе. В зависимости от скорости их протекания доля неформально занятых в общей численности работников может сокращаться, сохраняться неизменной или увеличиваться. Соответственно причинами ее возрастания могут выступать: 1) замедленный экономический рост в формальном секторе в условиях быстрого нарастания численности экономически активного населения (гипотеза «отсутствующего роста», по образному выражению Бетчермана [Betcherman, 2002]); 2) трудосберегающий характер экономического роста в формальном секторе, вызывающий постепенное сжатие кластера формальных рабочих мест; 3) отраслевые сдвиги внутри формального сектора от менее к более капиталоемким видам производства, означающие снижение спроса на труд в этом секторе; 4) отраслевые сдвиги во всей экономике от более «формализованных» к менее «формализованным» видам экономической деятельности (скажем, от промышленности к личным услугам), вследствие чего спрос на труд со стороны первых становится меньше, тогда как со стороны вторых – больше; 5) более высокий внутренний динамизм неформального сектора, выражающийся среди прочего в том, что рабочие места создаются в нем быстрее и в больших количествах, чем в стагнирующем или медленно развивающемся формальном секторе [OECD, 2009].

Самые ранние объяснения апеллировали к первому из этих механизмов. Так, отталкиваясь от опыта развивающихся стран, А. Льюис [Lewis, 1954] выдвинул предположение, что все дело в замедленных темпах развития «капиталистического» (модернизированного) сектора этих стран вследствие нехватки капитала. Так как прибыль, которую получают действующие в этом секторе предприятия, невелика, обеспечить быстрое накопление капитала путем ее реинвестирования оказывается невозможно. Именно недостаток капитала ограничивает их способность абсорбировать неквалифицированную рабочую силу, которой в неограниченном количестве располагает сектор традиционного (преимущественно натурального) сельского хозяйства. Выходцам из деревни, мигрирующим в города и не находящим там работы на современных промышленных предприятиях, приходится либо оставаться безработными, либо уходить в «неформальность» (браться за случайные подработки, становиться домашней прислугой и т. д.).

Во многом сходный подход был представлен в классической работе Дж. Харриса и М. Тодаро, где для развивающихся стран была предложена формальная модель дуального рынка труда [Harris, Todaro, 1970]. Однако объяснение, которое давалось в ней низкой абсорбирующей способности модернизированного сектора, было иным. Она связывалась не с низкими темпами накопления капитала, а с завышенной (в результате государственного вмешательства) оплатой труда на современных «капиталистических» предприятиях. Речь идет о двойном завышении, когда заработная плата в этом секторе устанавливается на уровне, превышающем, с одной стороны, ее уровень в традиционном секторе, а с другой, ее равновесный уровень, требуемый для расчистки рынка. В подобных условиях из деревни в город устремляется масса работников, желающих устроиться на лучше оплачиваемые рабочие места в модернизированном секторе. Но большинство из них терпят неудачу – фирмы отказываются от их найма из-за необходимости платить неоправданно высокую заработную плату. Выбор, открытый перед теми, кто отправился в города, оказывается тем же: либо безработица, либо уход в «неформальность». Однако общий вывод, вытекающий из модели Харриса – Тодаро, противоположен идеям Льюиса: в ней развитие современного «капиталистического» сектора ведет не к сокращению неформальной занятости (как у А. Льюиса), а, напротив, к ее разрастанию – по крайней мере, в городах за счет все более активного притока в них выходцев из сельской местности.

Иной взгляд на проблему неформальности представлен в знаменитой работе Э. де Сото «Загадка капитала» [Сото, 2004]. По мысли де Сото, неформальный сектор с присущим ему духом предпринимательства обладает намного большим потенциалом роста, чем формальный, и в этом смысле выступает мощным потенциальным генератором рабочих мест. Однако его развитие упирается в отсутствие у предпринимателей-неформалов легальных титулов собственности на активы (прежде всего – дома и земельные участки), которые находятся в их фактическом владении. Непризнание государством имеющихся у них де-факто прав собственности, во-первых, препятствует легализации их предприятий, так что перераспределение работников из неформального сектора в формальный оказывается заблокировано, и, во-вторых, закрывает им доступ к «формальному» рынку капитала, так что возможности по расширению бизнеса и, следовательно, созданию дополнительных формальных рабочих мест остаются нереализованными. При всей близости, подход Э. Де Сото имеет принципиальные отличия от подхода А. Льюиса. Если Льюис предполагал, что накопление капитала возможно только в пределах формального сектора, то де Сото показал, что не менее активно (или даже более активно) оно может протекать также и в неформальном секторе [Fields, 2004b]. В случае признания де-юре прав собственности, которые де-факто есть у предпринимателей-неформалов, этот процесс мог бы получить значительное ускорение, резко изменив соотношение между неформальной и формальной занятостью в пользу последней.

Обращение к опыту развитых, а также постсоциалистических экономик, которые лишь недавно начали привлекать внимание исследователей, показало, что связь неформальности с экономическим ростом является еще более сложной и неоднозначной, чем это могло казаться вначале. Если говорить не о различиях в уровнях неформальной занятости между более и менее развитыми странами, а об их динамике внутри отдельных стран, то ситуация оказывается достаточно парадоксальной. В течение последних десятилетий в большинстве из них деформализация занятости либо нарастала либо, как минимум, не сокращалась [OECD, 2009; Andrews et al., 2011; Scheider, 2012]. Более того, в некоторых регионах она пережила настоящий бум – как это наглядно видно на примере бывших социалистических стран. Примечательно, что даже после окончания переходного кризиса в большинстве из них не отмечалось признаков устойчивого сжатия неформальной занятости, а в некоторых (включая Россию) она продолжала расти.