Генри Хэзлитт - Экономика за один урок

Несмотря на все это, правительство Соединенных Штатов в течение многих лет было вовлечено в реализацию программы оказания «экономической помощи иностранным государствам», большая часть которой состояла из прямых подарков (правительствоправительству) многих миллионов долларов. Здесь нас интересует лишь один аспект этой программы — наивная вера многих из ее спонсоров в то, что это разумный или даже необходимый метод «наращивания нашего экспорта», благодаря которому поддерживается процветание и занятость. Это еще одна форма заблуждения из серии: «Нация может стать богатой, раздавая вещи даром». От многих поддерживающих Программу истину скрывает то, что напрямую отдаются не сами экспортные товары, а деньги, на которые они закупаются. Таким образом, отдельные экспортеры могут нажиться на государственных потерях — если их прибыль от экспорта больше той доли налогов, которые они выплачивают на эту программу.

И вновь здесь мы встречаемся с еще одним проявлением ошибки, при которой учитывается только непосредственное воздействие политики на некую отдельную группу, и не хватает терпения и разума, чтобы проследить долгосрочные последствия такой политики для каждого.

Если мы определим долгосрочные последствия для каждого, то придем к дополнительному выводу, прямо противоположному доктрине, что доминировала в представлениях большинства правительственных деятелей на протяжении столетий. Он заключается в том, на что столь четко указывал Джон Стюарт Милль: реальная прибыль от внешней торговли для любой страны заключается не в ее экспорте, а в импорте.

Потребители благодаря импорту могут приобретать либо товары зарубежного производства по более низкой цене, чем товары отечественного производства, либо товары, которые отечественные производители вообще не выпускают. Для Америки характерными примерами такого рода товаров являются кофе и чай. Причина, побуждающая страну экспортировать товары, рассмотренная в совокупности — это необходимость оплачивать свой импорт.

«Особые интересы», как напоминает нам история с тарифами, могут вырабатывать наиболее изобретательные доводы в пользу того, что именно они должны быть объектом особой заботы. Ангажированный оратор представляет план в их поддержку, поначалу он воспринимается столь абсурдным, что даже не заинтересовавшиеся журналисты не считают нужным выступать с разоблачениями. Но «особые интересы» продолжают настаивать на предложенной схеме. Принятие соответствующего закона могло бы настолько сильно повлиять на их собственный уровень благосостояния, что они считают оправданным использование опытных экономистов и экспертов по связям с общественностью, распространяющих от их имени эти идеи. Общественность столь часто слышит эти повторяющиеся доводы, подкрепленные таким богатством убедительной статистической информации, графиков, кривых, «кусков пирога», что вскоре попадается на крючок. Когда не заинтересовавшиеся журналисты в итоге осознают реальную опасность принятия соответствующего закона, то, как правило, время уже упущено. Они не могут разобраться с вопросом за несколько недель столь же тщательно, как нанятые умы, посвящавшие ему в течение многих лет все свое рабочее время; их обвиняют в недостаточной информированности, даже возмущаются: как вообще они осмеливаются обсуждать аксиомы!

Эта распространенная история вполне может относиться и к идее «паритетных» цен на сельскохозяйственную продукцию. Я не помню день, когда она впервые появилась, оформленная в виде законодательного акта, но с появлением в 1933 году Нового курса стала определенно укоренившимся принципом, воплощенным в законе. Год шел за годом, абсурдные последствия воплощения этой идеи становились очевидными, и их также оформляли в законодательном порядке.

Аргумент в общем виде в поддержку паритетных цен заключается в следующем. Сельское хозяйство — основополагающая и важнейшая среди отраслей. Его необходимо сохранять любой ценой. Более того, процветание каждого зависит от процветания фермера. Если у последнего не будет покупательной способности для приобретения промышленной продукции, промышленность зачахнет. В этом заключалась причина экономического краха 1929 года, или, по меньшей мере, нашей неудачи оправиться после него. Ибо цены на сельскохозяйственную продукцию резко упали, тогда как на промышленную продукцию они снизились в меньшей мере. В результате этого фермер не мог приобретать промышленную продукцию; промышленных рабочих отстраняли от работы, и они не могли приобретать продукцию фермеров, а депрессия распространялась все более расширяющимися порочными кругами. Предлагалось лишь одно «лекарство», и оно было достаточно простым: привести цены на фермерскую продукцию к паритету с ценами на товары, приобретаемые фермерами. Такой паритет существовал с 1909 по 1914 год, в период процветания фермеров. Утверждалось, что те ценовые отношения должны быть восстановлены и навеки оберегаемы.

Рассмотрение всей нелепости, сокрытой в этом правдоподобном утверждении, заняло бы у нас слишком много времени и увело бы в сторону от основной темы. Нет никаких здравых оснований для того, чтобы брать определенные ценовые отношения, существовавшие в конкретный год или период, и расценивать их как священные или даже как неизбежно более «нормальные», чем действовавшие в любой другой период. Но даже если они и были «нормальными» в свое время, то какое есть основание полагать, что те же отношения должны быть сохранены более 60 лет спустя, когда за этот срок произошли огромные перемены в условиях производства и спроса? Период с 1909 по 1914 год, как основа для паритета, не был выбран случайно. С точки зрения относительных цен, это был один из самых благоприятных периодов для сельского хозяйства за всю нашу историю.

Если бы в этой идее была хоть какая-то логика или искренность, она была бы универсально применима. Если ценовые отношения между сельскохозяйственной и промышленной продукцией, превалировавшие с августа 1909 по июль 1914 года, необходимо было бы постоянно поддерживать, то почему бы тогда не поддерживать постоянно ценовые соотношения всех товаров того времени?

В первом издании этой книги, вышедшем в 1946 году, я использовал следующие данные, иллюстрирующие ту абсурдность, к которой привело бы следование этому принципу:

«Шестицилиндровый туристический автомобиль «Шевроле» в 1912 году стоил 2150 долларов. Несравнимо улучшенный шестицилиндровый седан «Шевроле» в 1942 году стоил 907 долларов, однако при сопоставлении этой цены на основе «паритета» с ценами на сельскохозяйственную продукцию автомобиль должен был бы стоить 3270 долларов.