Генри Хэзлитт - Экономика за один урок

Единственная возможность не прийти к этому выводу заключается в предположении (которое, конечно же, сторонники расходов всегда делают) о том, что политики, находящиеся у власти, будут тратить деньги только на те сферы, в которых иначе началась бы депрессия, или о том, что они будут тратить деньги только в «дефляционные периоды», и сразу же выплатят весь долг как только будет достигнут пик развития, или в «инфляционные» периоды. Это — лишь обманная фикция, но, к сожалению, политики, находящиеся у власти, никогда не действовали таким путем. Экономические прогнозы, более того, настолько ненадежны, а политическое давление на работу — такой природы, что вряд ли правительства когда бы то ни было будут действовать таким образом.

Дефицитные расходы, однажды стартовав, создают такие освященные законом интересы, которые требуют продолжения такой же политики при любых условиях.

Если не предпринимаются честные попытки выплатить весь долг, а вместо этого прибегают к открытой инфляции, то наступают результаты, которые мы только что описывали. Ибо страна в целом не может получить что-то, не платя за это. Инфляция сама по себе является формой налогообложения. Возможно, это худшая из форм, которую сложнее всего переносят те, кто наименее платежеспособен. На основе предположения о том, что инфляция затрагивает вс¨ и каждого в равной мере (что, как мы видели, неверно), она будет равносильна единому налогу на продажи с одинаковой процентной ставкой по всем товарам, одинаковым уровнем, как для хлеба и молока, так и для бриллиантов и мехов. Или же инфляцию можно рассматривать как эквивалент единого налога с одинаковыми процентными ставками, без исключений, на доход каждого. Это налог не только на расходы каждого, но и на его сберегательный счет и страхование жизни. Это является фактически единым сбором с капитала, без исключений, при котором бедный человек платит столько же в процентном исчислении, как и богатый.

Но реальная ситуация даже хуже этой, поскольку, как мы уже видели, инфляция не может воздействовать одинаково на каждого. Некоторые сильнее страдают от нее. Инфляция, как правило, ощутимее облагает налогом бедных (в процентах), чем богатых, поскольку у них нет таких же средств своей защиты путем спекулятивных закупок акций. Инфляция — это вид налога, который не контролируется налоговыми властями. Она разит бессмысленно во всех направлениях. Уровень налогообложения, вводимый инфляцией, никем не фиксирован: его невозможно определить заранее. Мы знаем, каков он сегодня, но не знаем, каким он будет завтра; а завтра мы не будем знать, каким он будет днем позже.

Как и любой другой налог, инфляция определяет индивидуальную и деловую политику, которой мы все должны следовать. Она дестимулирует бережливость и экономность. Она стимулирует расточительство, спекуляции и безрассудные траты впустую всего и вся. При инфляции часто выгоднее спекулировать, чем производить. Она разрывает на части ткань стабильных экономических отношений. Ее непростительная несправедливость приводит людей к полному отчаянию. Она дает рост семенам фашизма и коммунизма. Люди начинают требовать введения тоталитарного контроля. А заканчивается она всегда горькой утратой иллюзий и крахом.

С незапамятных времен общеизвестная мудрость учила добродетели сбережения и предупреждала о дурных последствиях расточительства и мотовства. Эта мудрость, воплощенная в поговорках, отражала общепринятые этические, в равной мере как и продиктованные чистым благоразумием, суждения человечества. Но всегда существовали расточители, и потому, очевидно, всегда имелись и теоретики, обосновывавшие рациональную основу их расточительства.

Классические экономисты, опровергавшие ошибки своего времени, показали, что политика сбережений, максимально отвечавшая интересам индивидов, максимально отвечала и интересам народа. Они показали, что рациональный накопитель, делая запасы на будущее, не только не приносил ущерб, а, наоборот, помогал всему сообществу. Но сегодня, древняя добродетель — бережливость, так же как и ее защита классическими экономистами, снова находятся под атакой, якобы на новых основаниях, тогда как противоположная доктрина — расходов — сегодня опять в моде.

Для того, чтобы сделать эту фундаментальную тему наиболее понятной, насколько это возможно, я полагаю самым разумным начать с классического примера, использованного Бастиа. Представим себе двух братьтев, один — мот, другой — бережливый человек.

Каждый унаследовал сумму, приносящую ему доход в размере 50 тысяч долларов в год.

Мы не будем принимать во внимание подоходный налог и вопрос о том, должны ли оба брата работать, чтобы зарабатывать себе на жизнь, или тратить большую часть своего дохода на благотворительную деятельность, поскольку такие вопросы не имеют отношения к нашей нынешней цели.

Альвин, первый из братьев, отчаянный мот. Он тратит не только в силу своего темперамента, но и из принципа. Он является последователем (не будем вдаваться в детали) Родбертуса, объявившего в середине XIX века, что капиталисты «должны тратить свой доход до последнего цента на комфорт и роскошь», ибо если они «примут решение делать сбережения… товары будут накапливаться, и часть рабочих останется без работы» [21] Карл Родбертус Перепроизводство и кризис, 1850, с. 51.

Альвин — завсегдатай ночных клубов, щедр на чаевые; он владеет вычурным домом с множеством слуг; у него два шофера, он не ограничивает себя в покупке автомобилей; он содержит конюшню с лошадьми для скачек; у него есть яхта; он заядлый путешественник; он заваливает свою жену бриллиантовыми браслетами и шубами; он щедро одаривает дорогими и бесполезными подарками своих друзей.

Для того чтобы все это осуществлять, Альвину приходится тратить часть своего капитала.

Ну и что из этого? Если сбережения — грех, то растрата оных — добродетель; ведь в любом случае он лишь компенсирует вред, который наносит своими сбережениями его брат Бенджамин, берегущий каждый цент.

Вряд ли надо говорить о том, что Альвин — большой любимец гардеробщиц, официантов, рестораторов, меховщиков, ювелиров и всех других владельцев и служащих роскошных заведений. Они воспринимают его как общественного благодетеля. Конечно же, всем очевидно, что он обеспечивает занятость и тратит повсюду свои деньги.

Естественно, его брат Бенджамин намного менее популярен. Его редко можно увидеть у ювелиров, меховщиков или среди посетителей ночных клубов, он не зовет официантов престижных ресторанов по именам. В то время как Альвин не только ежегодно тратит 50 тысяч долларов своего дохода, но и залезает в основную сумму своего капитала, Бенджамин живет скромнее и тратит в год лишь около 25 тысяч долларов. Люди, видящие только то, что бросается им в глаза, очевидно, полагают, что Бенджамин обеспечивает занятость, меньшую более вдвое от той, что создает Альвин, а расходуемые им 25 тысяч долларов настолько малая сумма, что она практически бесполезна.